Лев Сорокин - Рябиновые зори

В окне безмолвные зарницы
И облаков высокий дым.
Ну кто к соседу постучится,
Коль мы с тобой не постучим?

Быть может, бой на полустанке
Грохочет в памяти его.
И он горит в подбитом танке,
Как в дни солдатства своего.

Пылает сердце —
Не одежда,
Он ищет выход из огня.
И на соседей
Вся надежда —
И на тебя,
И на меня!

Дверь люком танка распахнется,
И это сделать мы должны.
А не успеем —
Задохнется он в лютом зареве войны!

Не люблю я ночные звонки!
Все они,
Как сигналы тревоги!
Разлетаются сны на куски,
И порой —
Через час
Мы в дороге!

На пределе ревет самолет,
Неужели мне это не снится?
И меня старый друг мой зовет
Перед смертью в столичной больнице?

Ах, ночные звонки!
Все подряд —
Это вести о горе и бедах.
Лишь однажды —
Лет тридцать назад! —
Ночью крикнули в трубку:
— Победа!

Вот опять проявляет мне сон
Дорогие далекие лица.
Отключать по ночам телефон?
Но от жизни нельзя отключиться!

Бухенвальд —
  это буковый лес в переводе?
Нет, неправда!
  Я знаю другой перевод.
Бухенвальд —
  это крики эсэс на восходе,
Бухенвальд —
  это мукой изодранный рот.
А еще —
  это сила,
  и стойкость,
  и смелость.
Ведь не узники — люди,
  идущие в бои
И в подполье гранаты успевшие сделать.
От которых падет
  у ворот
  часовой!
Я там был.
  И хрипели надрывно овчарки,
Словно вырвавшись к нам
  из далекого дня.
Показалось:
Не солнце,
А вспышкою яркой
Автомат часового ударил в меня!
А какие там дали!
Какие там дали!
Как же трудно на них
  перед смертью смотреть!
А внизу, под горой,
  чтоб свободу им дали,
Колотили деревья
  в закатную медь.
Но гремел не закат.
  Это колокол в башне.
Далеко его слышно
На стыках дорог,
Чтобы мы позабыть не могли о вчерашнем,
Чтобы ты позабыть
Бухенвальда не мог!
И никто!
Никогда!..
Молча факелы маков
Опустил я на землю
К цветочной заре,
Там, где раньше от ветров дрожали бараки,
Там, где плитами горе
Лежит на горе.
А когда мы оттуда
Ушли на заходе,
Распахнул я пошире
Решетки ворот…
Бухенвальд —
  это буковый лес в переводе.
Нет, неправда!
  Я знаю другой перевод!

Звенели они кандалами,
И чудилась в звоне гроза,
Столкнулись с владыкой глазами,
Невольно отвел он глаза.
Они, заводские ребята,
На бунт подбивали Урал,
— Уральский характер
Проклятый! —
Демидов им вслед прокричал.

…Вгрызались упрямо лопаты,
Чтоб рос уралмашевский цех,
Еще не пришел экскаватор,
Хватало работы на всех.
Стучал по земле по морозной,
Как дятел,
Согнувшийся лом.
— Уральский характер,
Серьезный! —
Прораб пробасил над костром.

…Снежок нерешительно падал, —
Горела земля под Москвой,
И с площади Красной
С парада
Шли части резервные в бой.
Ночь рвали снаряды на клочья,
Но насмерть стояли бойцы.
— Уральский характер,
Рабочий! —
Хрипел комиссар, —
Молодцы!

…Раздроблены глыбы породы
И глыбы слежавшихся лет,
Чтоб вдруг в отработанных годах
Надежды сверкнул самоцвет.
Но стойкому будет наградой,
Коль скажут умельцы о нем:
— Уральский характер!
Что надо!
Видать, закаляли огнем!

Снова стихли сидящие в зале:
Как ансамбль молодежный поет!
Расступаются годы и дали,
Погибает у Крюкова взвод.

Эта песня давно нам известна,
Но такого мы ждать не могли:
Объявляет ведущий:
  — Из песни
Два бойца уцелевших пришли.

Двое встали в костюмчиках штатских:
Ну, чего, мол, особого в нас?
Только луч от регалий солдатских
Так блеснул —
  даже слезы из глаз!

Зал привычен к гремящим раскатам,
Но таких он еще не слыхал:
Не артистам,
А старым солдатам
Аплодировал зал.

Словно встав по незримому знаку.
Не жалея взметнувшихся рук.
Молодых будто поднял в атаку
Не погибший в боях политрук.

Слёз седой политрук не стеснялся,
И товарища он обнимал:
Взвод у Крюкова пал.
Но поднялся
Вместо взвода.
Как армия,
Зал!

Спешат армейские машины
Бойцов доставить в лагеря,
Бегут дорогою старинной
Туда, где вспыхнула заря.

Спешат к степному перекрестку.
Там в дни военные,
  стройна,
Стояла, схожая с березкой,
Регулировщица одна.

Струились косы из-под каски,
Флажки мелькали:
  — В добрый путь!

…Осколок вражеской фугаски
Ее ударил прямо в грудь.

Шуршит широкая дорога,
Мой друг ко всякому привык.
(Полковник видел в жизни много),
Но сердце дрогнуло на миг.

Он смотрит:
  там, у перекрестка,
Где нужно вправо повернуть,
Регулировщицей березка
Стоит, указывая путь!

Когда к Исети или Каме
Я подъезжал иль подплывал,
Всегда мне синими дымками
Махал приветливо Урал.
Тяжеловесы-краны
  бойко
С него сгружали глыбы туч,
И на плечах он
Новостройки
Держал,
И кряжист,
И могуч,
А вместе с ними —
Все заводы,
И города,
И небеса.
И прогибали спину годы,
Но возникали чудеса.
Враги дрожали перед ними

Среди огня,
Среди пальбы.
Вон танки
  рядом с проходными
Застыли,
  взвившись на дыбы.
Но как тяжка и как сурова
Порой дорога до побед.
Не дай вам бог
  увидеть снова
Урал в цехах военных лет,
Полуголодный,
В рваной робе…
Но, встав навек к огню лицом,
Урал учил не только робить,
А быть солдатом и творцом.
И если я чего-то стою,
То это только оттого,
Что вместе с ним живу, и строю,
И опираюсь на него.

В моих лесах неброских —
Осины,
Сосны,
Ель.
В моих лесах — березки
Белее, чем метель.

В моих лесах рябины
Искрят, как автоген.
И горные вершины
Берет малина в плен.

Родной, разноязыкий
Я шум лесной ловлю
И с яблонькою дикой
Поговорить люблю

О том, что в Закарпатье
Встречал ее сестер,
Похожи, словно братья,
Наш и сибирский бор.

Я видел лес в Европе
В рябиновом огне,
На азиатских тропах
Встречались кедры мне.

Деревья, как народы,
Смешав,
Сроднил Урал
В уральскую породу,
Впитавшую металл.

И над землей родимой,
Поднявшись в небеса,
Шумят неповторимо
Уральские леса.