Илья Авраменко - Песня Победы. Стихотворения

Вдоль Невского автобусы гудели.
Лилась толпа. Игла была ясна.
Кто помнил, что когда-то при обстреле
Была опасна эта сторона?

Теперь здесь все привычно и знакомо.
Но задержись, хотя б на краткий миг,
Перед плитой на сером камне дома
И огненным под ней пучком гвоздик.

Кто положил их? Ленинградец старый,
Бывалый ополченец грозных дней?
Вдова, вся в черном? Юноша с гитарой?
Или студентка с челкой до бровей?

А может быть, девчушка, галстук красный
Наследница и горя, и побед —
Стояла здесь, на «стороне опасной»,
И слушала, что говорил ей дед?

Текло с Невы дыхание прохлады,
Витринами сверкал обычный дом
Перед притихшей внучкою Блокады,
Которой все казалось только сном.

И ярче, чем снарядов посвист дикий,
Давно похороненный в тишине,
Пылали победившие гвоздики
На этой солнцем залитой стене.

Если ваше детство тоже пробежало
Переулком Ляминым в Детское Село,
Если переулок Лямин
И для вас, как тихий голос мамин, —
Вы поймете острой боли жало,
Что в те дни в меня вошло.
По садам, где каждую ограду,
Каждый кустик знаю наизусть я,
Ходит хлюст особого отряда,
Хлыстиком сбивая этот кустик.
Снится мне осадными ночами
Старый парк мой, весь заросший, мшистый,
Статуи с закрытыми очами,
Не глядящие в глаза фашиста.
Старые Дианы и Цирцеи,
Детство мне взлелеявшие, где вы?
Не стоит под аркою Лицея
Мститель, задохнувшийся от гнева.
И когда заговорили пушки
Самыми родными голосами,
На рассвете я входила в Пушкин,
Он еще дымился перед нами.
Но уже не девочка входила
В порохом покрытые владенья
Снегом припорошенных полян —
К женщине с седыми волосами
Подполковник Тихонов склонился:
— Вам нехорошо? Не надо плакать,
Стыдно же, товарищ капитан!
— Нет, мне хорошо, но мне не стыдно,
Разрешите, пусть они прольются.
Слишком долго я копила слезы — потому и стала я седой.
Не могу о тех я не заплакать,
Кто со мною в Пушкин не вернется,
Из кувшина Девы не напьется,
К Пушкину на бронзовой скамейке
Не придет, — а я пришла домой!

Огни на Ростральных колоннах,
Как факелы Мира горят.
Для граждан, в свой город влюбленных,
Их пламя прекрасней стократ.

И с этих высоких причалов
Нам многое стало видней —
И трех революций начало,
И отблески дальних огней...

Мы ведали высшее счастье —
Нет в мире сильней ничего —
Стать города малою частью,
Порукой и Верой его.

И много нас пало на склонах
Во имя твое, Ленинград!
Огни на Ростральных колоннах,
Как вечная память горят.

Горят маяки над Невою,
И кажется, ночь горяча,
Как будто в ней пламя живое
Отважной души Ильича.

И в светлую даль устремленный
Плывет, как корабль, Ленинград.
Огни на Ростральных колоннах,
Как факелы Мира горят.

В квартире за Нарвской заставой,
В шкатулке, невзрачной на вид,
Прижатый пехотным уставом,
Обломок рейхстага лежит.

Он взят из дымящейся груды.
В кармане махоркой оброс.
Его от Берлина досюда
Солдат-пехотинец принес.

И часто в победную дату,
Когда загрохочет салют,
Усталые пальцы щербатый
Обломок войны достают.

И, как недомолвка, повиснет:
— Тяжел ты, гранитный, тяже-е-л.
Ведь я за тобою полжизни,
А может, и больше прошел.

Каким-то чудом башня уцелела.
Немало испытавшая, она
На сотню лет, казалось, постарела,
И снег лежал на ней, как седина.

Изогнуты стальные ребра окон.
И, словно башни одинокий глаз,
Из полумрака, со стены высокой
Часы глядели черные на нас.

Враг отступил, дотла разрушив город,
Но не успел куранты увезти.
Их циферблат был пулями расколот.
Обломки стрелок стыли на шести.

Тогда по приказанью лейтенанта
Среди солдат нашли часовщиков.
И смастерили раненым курантам
Сверкающие стрелки из штыков.

Настало утро. Ход их равномерный
Проверил солнца вешнего восход.
Враг отступал. Часы ходили верно.
Мы шли на запад. Время шло вперед!

Что мы пережили, расскажет историк,
Был сон наш тревожен, и хлеб наш был горек,

Да что там! Сравнения ввек не найти,
Чтоб путь описать, где пришлось нам пройти!

Сидели в траншеях, у скатов горбатых
Бойцы в маскировочных белых халатах,

Гудели просторы военных дорог,
Дружили со мною сапер и стрелок.

Ведь я — их товарищ, я — их современник,
И зимнею ночью и в вечер весенний

Хожу по дорогам, спаленным войной,
С наганом и книжкой моей записной.

С полоской газеты, и с пропуском верным,
И с песенным словом в пути беспримерном.

Я голос услышал, я вышел до света,
А ночь батарейным огнем разогрета.

Синявино, Путролово, Березанье —
Ведь это не просто селений названья,

Не просто отметки на старой трехверстке —
То опыт походов, суровый и жесткий.

То школа народа, и счастье мое,
Что вместе с бойцами прошел я ее.

Ты, гора высокая,
Вновь явилась мне...
Здесь бригада сотая
Шла вперед в огне.

Вдоль проспекта гулкого,
Где лилася кровь,
Мчит автобус в Пулково
Экскурсантов вновь.

Стой, гора высокая,
В пестроте огней,
Как заря далекая
Отошедших дней.

И глядится молодо
Прямо в небеса
Великана города
Светлая краса!

День войны или День Победы?..
Помню утро июньского дня.
Незнакомые хищные беды
Разом рухнули на меня.

Стало утро безвыходно черным...
Кто сказал мне, что будет рассвет,
Что нельзя откупиться от бед
Ни нытьем, ни поклоном покорным?

Я — увы! — не запомнила дат,
Но об этом мне в разные сроки
Говорили поэт, и солдат,
И мальчишка, забывший уроки.

Помогли мне поэт и солдат,
Я о них никогда не забуду,
Но недетский мальчишеский взгляд
Строже звал к рукотворному чуду.

В горький час
Любого из нас
Впечатленье будит,
Как выстрел.
Перед взглядом ребячьих глаз,
Перед взглядом голодных глаз,
Перед взглядом суровых глаз
Лишь чурбан равнодушно выстоял.