Семен Кирсанов - Лирические произведения

И за белой скатертью,
и за белой книгою
есть и «ты»,
есть и «я».
Не пройдет и дня —
ни за белой скатертью,
ни за белой книгою —
ни тебя,
ни меня.

Приезжай
ко мне
во сне.

Покажись наверху, в окне.

Напиши письмо
на песчаном дне.

Позвони в прилив, —
может быть,
в отлив
дозвониться удастся мне
к трубке раковины
на дне?

Я прошу,
приезжай во сне
ко мне.

Откуда-то
вытянула нити круглых букв,
намотала и бросила их на страницы.
Я закутался в кольцах слов,
я запутался в солнцах снов,
я иду
из кольца в кольцо
твоих букв
круглолицых.

И эЛь,
и Ю,
и Бэ,
и эЛь,
и Ю.
И ель у дюн, и белый день в июнь.
Весенний ландыш,
осенний гриб,
река,
и белка на сосне,
и эЛь,
и Ю,
и Бэ,
и эЛь,
и Ю — во сне.
И твердые ноги лесных стволов,
и лоси пугливые,
и рога,
и скатерти снеговых стволов,
и лыжи,
и снежные берега —
все ты:
и придуманные цветы,
и утро, и сумерки —
все ты,
пустынная дюна,
юная ель,
и птичьи следы на морском песке,
и эЛь,
и Ю,
и Бэ,
и эЛь,
и Ю —
теряющиеся вдалеке.

Но я уйду
за горизонт.

И ты уйдешь
за горизонт.

Но ты уйдешь за горизонт,
как день.

А я уйду за горизонт,
как тень,
когда уходит в дюны
день.

Твои рисунки,
неземные
твои холсты.
Они как ты.
На них — нигде не росшие цветы.
Их нет нигде,
лишь под твоей рукой,
вот тут —
на голубом холсте они растут.
И ты нигде.
Где океан?
Нигде.
Ни в тропиках, ни в Ботаническом саду
таких цветов, как эти,
не найду —
нигде на свете.
Но они растут
на синей нарисованной воде,
как ты и я —
вот рядом,
вот нигде!

Границы,
вы —
пустые пропасти, слепые бездны, рвы
отвесных замков.
А любви
нужны дороги, улицы, шоссе,
ворота, сквозь какие
могут все
пройти и встретиться.
И если не шоссе и не пути —
то, может быть, леса, поля, холмы,
чтоб спотыкались мы,
и все ж могли найтись и встретиться.
Но тут ограды.
Тут посты.

Стой, отвечай же:
где к тебе мосты
через пустые бездны, реки, рвы?
Что, разве недостаточно любви,
чтоб перед нею
подымались все
шлагбаумы, закрывшие шоссе?
Чтоб часовые козыряли ей,
как визе с государственным гербом,
где красной лентой
шар земной обвит…

О, будущий,
о, безграничный мир,
там надо б этой
встретиться любви!

И торопит меня
реактивный гул.

Взмах кольца!

И — ни моря, ни смеха на берегу.
И размыты следы под слоями воды.

Два крыла распростерлись
на два конца.

Опускается занавес облаков
на прибрежное солнце,
на мир —
твоего лица.

Но,
исчезая,
ты кричишь в окно:
— Пока! —
Автомобиль уже дрожит,
он жжет бензин, он ждет,
рынок — и вот шлагбаум упадет
ниц,
полосатый каторжник границ!
О ты, кричащая: «Пока!»,
ты понимаешь,
что «пока» — река
без перевоза,
пропасть без моста,
что нам уже закрыты все места
возможных встреч.

И никогда,
ни — вдруг,
не положить мне рук
на море, на песок, на дюны
твоих плеч.

Хоть умирай от жажды,
хоть заклинай природу
а не войдешь ты
дважды
в одну и ту же воду.

И в ту любовь,
которая
течет, как Млечный Путь,
нет, не смогу повторно я,
покуда жив,
шагнуть…

А горизонт так смутен,
грозой
чреваты годы…
Хоть вы бессмертны будьте,
рассветы,
реки,
воды!

Тучи идут,
как гуляющие
небом,
как южным бульваром:

облако
около
облака,

облако
с облаком
об руку,

облако
обнято
облаком,

небо заката
пылающее
обдано
розовым паром.

Как у людей,
одинаково:
там, где уже полусвет, —
у одного
одинокого
рядом и облачка нет…

В море тихо.
Осень.
Ветра нет.
Вдруг крутнулись крылья ветряка!
Вертолет
винтом
как вертанет —
вверх — по-стрекозиному — с цветка.

Удивляюсь
чуду
наверху,
солнцу, что на западе горит,
небу
и мохнатому зверьку,
что перед подсолнухом парит.

Удивляюсь,
знаете,
до слез!
Но и солнцу время увядать.
Сколько
мне увидеть удалось,
сколько
не удастся увидать!

И несмотря
на все тревоги,
я телескоп люблю треногий,
а он
за несколько копеек
покажет мне Кассиопею.

И на Луне
пустынный кратер,
и пик Надежды на закате,
и море высохших Желаний,
и что-то новое
в тумане.

И никакой загадки сфинкса, —
я с этим небом
сжился, свыкся,
и среди звезд живу как дома,
где все знакомо,
все знакомо.

И так привычно, рядом, вместе
встречаются
глаза созвездий,
как через коридор соседи,
как всё на свете,
всё на свете…

Горе одинокому,
горе одноокому
злому великану.

Что ему осталось?
Колотить под старость
кулаком по камню.

Катится с утесов
каменная осыпь,
завывает ветер.

Камни осыпаются,
в страхе просыпаются
маленькие дети.

Страшно, будто режет он
мальчиков со скрежетом.
Режет и хоронит.

А циклон всю ночь
(чем ему помочь?)
охает и стонет.

Никого не режет он,
не хоронит.
Охает и стонет.

Земля вращается. Земля
вращается. Вращается
Земля. И вновь к себе Земля,
вращаясь, возвращается.

С платками мокрыми в руках
прощают и прощаются,
и возвращают праху прах,
и с кладбищ возвращаются.

На холмик брошена земля.
Что было — то прощается.
За стол садятся. А Земля
тем временем вращается.

Метет метелица. Метет
метелица, метелица.
Мутит, мятется, метит лед,
и мечется, и стелется.

И шали стаскивает с плеч.
Кто возразить осмелится?
В трубу влетает, гасит печь,
и это ей — безделица.