Шалва Бакурадзе - Антология новой грузинской поэзии

…мои чернила на бумаге только не разлей —
она белая…

время — грампластинка.
станция
метро
и… чуу… чу-чуу…
поезд
время — грампластинка.
граммофон

Адам — грамигла.

крепко зажмурься и…
спрячься…
раз…
два…
три…
четыре…
играют старики в детскую игру.
раз…
два…
тепло… уже теплее…
горячо… горячо…
раз… два…
крепко зажмурься и…

отгородись от всего — что здесь.

дети земли
безо всякой надежды
смотрят на землю.
дует ветер.
а там — наверху — говорят,
кто-то живет (иностранец)…
так говорят…
и задаются вопросом:
это, случайно, не он
подрисовал с восточной стороны
раскаленный диск?

моросит грибной дождь
и облака ушли со сцены
за окном.
с черно-белого фото
нежно улыбается девочка.
а старик уперся лбом в стену
вернее в свою сморщенную руку
и тайком утирает моросящие слезы.

я убийца…
убийца…
убийца мысли
которая
потихоньку
вероломно
по капле
отравляла дни.
я убийца —
я утопил ее в стакане вина.

я маленькая часть тебя
маленькая…
малюсенькая…
и все-таки…
*
твоя боль — небо
под которым я хожу
и оно болит.

уже четвертый день
единицы
склонив головы
и со слезами на глазах
идя неслышным шагом
несут гроб с телом
большой единицы.
*
а на трассах…
час пик.

лягушка смотрит в серый монитор
ребёнок смотрит в серый монитор
мир смотрит в серый монитор
включите нам!
включите нам!
включите нам!
Цветную жиз…
ээхх!..

собака потеряла хвост
потеряла война воина
потерял воин жизнь
потеряла жизнь смысл
потерял смысл слово
потеряло слово человека
потерял человек Бога
а собака потеряла хвост.

слёзы нарисовали прозрачное озеро
на поверхности плавают вопросительные знаки
губы хранят молчание.

1. Один гектар любви.
2. Море.
3. Поцелуй (одна штука).
4. На жгучем песке растянувшийся луч.
5. Палёные коньяки.
__________________
Очень часто я обедаю так…
Развлекаясь красивыми мечтами.

На вокзале —
Где-то в тёмном городе
Ненастною ночью
В поезд поднялся человек.
Поставил рюкзак
На столик фотокарточку сына
Выматерился
И уснул
*
Интересно, какие сны видит этот человек.

Я — тишина, и я слышу, как воют могилы,
призраков пенье над ними в тоске и печали.
Лодка во мне, про которую все позабыли,
бьется о берег, оставленная на причале.
Лебеди шеи во мне изгибают, а взоры,
скрытые веками, спят. Дни рождения, даты
смерти, мгновения славы и годы позора —
все станет свитой моей, что гремело когда-то.
Всякая брань и все пули, что пущены были
и не сумели достигнуть назначенной цели,
всякая брань и все пули, что пущены были,
всё попадает в меня, пролетев мимо цели.
Вещи и пыль — их не делит пространство и время.
Вечно стремление пыли в сверхвещи вернуться.
Нежный зародыш и легкое хрупкое семя,
так же, как труп, мной во мраке сыром берегутся.
Я — эпилог ко всему, но свободный от шумной
слов оболочки пустой. Пусть меня избегают
все сослагаемые — я конечная сумма.
Птицы напрасно на казнь меня обрекают.
Люди же только со мной удивляются чуду.
Вечная память во мне сохраняется, даже
если меня соблюдали всего лишь минуту.
Лунная ночь дня слепящего может быть краше.
Я до создания музыки плоть обретала.
И хоть хранит меня лишь прошлогодняя муха,
музыка — это и есть тишина от начала
и до конца. Но уж в ней не раздастся ни звука.
Так для чего я, зачем я везде и повсюду?
Каждое слово во мне пропадает бесследно.
Только молитвы звучанье гасить я не буду,
даже когда говорится она незаметно.
О единенье устами меня и молитвы,
к Богу взывающими! И я плачу от счастья,
слыша, когда человек тишиною залитый,
Господа славя, меня восхваляет отчасти.
Только молитвенный голос меня не порочит.
Тщетен тревожный набат, что гремит всенародно.
Имя мое — тишина. Тишина вашей ночи.
Вы ж называйте себя, как вам будет угодно.

Можешь утром встать по обыкновению и поехать в аэропорт.
Не обязательно, чтобы ты там работал или куда-нибудь улетал.
Аэропорт хорошее место для размышлений.
Аэропорты в какой-то степени имеют большую прелесть, чем полет.

Они больше всех приближаются к облакам.
В них на первый взгляд главное слово — это «полет».
На самом же деле его, даже улетевшего в высь,
опережают здесь слова «любовь» и «разлука».

Аэропорт походит на некое чистилище,
ибо из-за того, что ожидание полета — как маленький взлет,
а сам полет может и не состояться,
здесь ты еще не в воздухе, но уже и не совсем на земле.

Это место настолько прекрасно, что прекрасна и дорога, туда ведущая,
и транспорт, на котором ты едешь по той дороге,
и водитель, который управляет тем транспортом,
прекрасен и ты, сидящий рядом или позади того водителя.

Пребывая в аэропорту, если ты хоть немного не меняешься к лучшему,
то тебе надо обратиться к психологу или поговорить со священником.
Значит, ты не чувствуешь и не понимаешь элементарного.
Значит, у тебя серьезные внутренние проблемы.

Меня все время интересует, каковы сотрудники аэропортов
за их пределами, в любом ином месте,
какие вопросы они обсуждают, когда смеются, когда плачут,
завороженные чем любят.

Это не те, мне думается, от кого отмахнешься.
Они похожи на врачей, которые лечат потоками воздуха,
или на музыкантов давно распавшегося оркестра,
знающих больше других.