Евгений Клячкин - Песни

И снова девочки спешат,
не завершив, уже начать,
и век смыкается над ними, как вода,
и от движения руки
бегут прощальные круги,
и слово «наши» отплывает навсегда.

Пересекаются пути —
чужая женщина сидит,
и где в ней спрятана та первая, одна?
Она печальна и добра…
Но, милые, признать пора —
мы так отстали, что и вам нас не догнать.

Развернуты стяги — в какой уже раз! —
и каждый кричит: «Голосую!»
Но снова похлебку готовят из нас,
вот только неясно — какую.
Смешно препираться гороху с лапшой —
кому быть для супа заправкой.
Но повар попробовал нас: «Хорошо!
И перчик сгодится, и травка!»

И разный доход, и в аренду завод,
и выборы — все понарошку,
пока ты не можешь влиять на того,
кто крутит в котле поварешкой.
Едок ты мой милый! А кто же — еда?
Да ты же — все снова и снова…
Я буду за выборы! Но лишь тогда,
когда выбирается Повар!

Как непрочны двери
у страны доверья
для того, кто верит только в замки.
Значит, неизбежно
гасит нашу нежность,
нашу нежность — тяжесть чьей-то руки.

Что нас больше учит:
время или случай, —
вряд ли важно, если даже поймешь.
Но когда нас давит
сон страшнее яви,
выйди ночью под мерцающий дождь.

Все надежды, слышишь? —
он тебе надышит —
дождь бессонный, шелестящий в ночи,
плеск оваций в зале
или губ касанье,
губ касанье можно в нем различить.

И пока над нами
голубое пламя
неизвестной, нас хранящей звезды, —
будет, как и прежде,
сердце греть надежда,
унося нас далеко от беды.

Ты сказал мне, Господи, — «выбирай».
Не давай мне, Господи, власть на пробу.
Длинную, о Господи, память дай
и лиши, о Господи, длинной злобы.

Господи, не дай мне забыть друзей.
Радостью, о Господи, можно ранить.
Сам решу я, Господи, что сильней,
ты на их предательства — дай мне память.

Мне прости, о Господи, слово «месть»,
им не дай, о Господи, слово «грустно».
Господи, оставь их как они есть —
пусть им будет, Господи, только гнусно.

Голыми лопатками на углях, —
Господи, тебе, я знаю, хуже.
Имя твое треплют на всех углах, —
Господи, прости, что ты мне нужен.

Под ногами мостик ахнет, охнет,
капля на окне,
капля на окне дрожит и сохнет —
вот ее и нет.

Перебор колес на ксилофоне —
шпалы, как в бреду.
Что ни оборот — я понял, понял —
не могу, бегу!

Я бы мог чему-то научиться,
но сперва — успеть!
Впереди и позади — столица! —
некогда смотреть.

Низкая поземка цвета стали —
все же тоже след,
черные леса горизонтальны —
вертикалей нет.

Голые пригорки — как спортсмены.
Я и сам спортсмен!
Шпалы, переезды, перемены —
все без перемен…

Ты небо рисуешь — синим
и серым рисуешь — скалы,
потом —
мужчин — обязательно сильными,
а женщин — конечно, слабыми.

Но небо — лишь изредка синее,
а серое — вовсе не скалы,
и вот —
приходится быть — сильной,
а хочется быть — слабой.

Рощи Хермона [19] Хермон — самая высокая гора в Израиле. зеленые —
это моя страна.
Камни, войной опаленные, —
тоже моя страна.
Крошечная горсточка земли,
но зато воистину — «цели» [20] Цели — моя (иврит) . .
Капелькой на континенте,
точкою на глобусе,
но места хватит всем, поверьте,
и попробуйте, попробуйте приехать.

Посох Моше, меч Иосифа —
это моя страна.
Летчики в небе проносятся —
тоже моя страна.
Сотни поколений стерегут
память на священном берегу.
Капелькой на континенте,
точкою на глобусе,
но места хватит всем, поверьте,
и попробуйте, попробуйте приехать.

Тора и законы субботние —
это моя страна.
Гордые люди свободные —
тоже моя страна.
Родина «гдола» [21] Гдола — большая (иврит) . , земля «ктана» [22] Ктана — маленькая (иврит) . —
сколько лет ждала меня она.
Капелькой на континенте,
точкою на глобусе,
но места хватит всем, поверьте,
и попробуйте, попробуйте приехать
к нам.

Белый иней лег на стих,
музыкой обвит.
Все твердим о легкости,
а требуем любви.

Боремся за целое —
не желаем часть, но! —
что угодно сделаем,
чтоб не отвечать.

Чему бы ни случиться и
что бы ни стряслось —
надо выйти чистыми —
чистыми насквозь,

никому не должными —
каждый при своих, эх!
Все, как и положено,
делим на двоих.

Разве что обещано,
разве кто соврал?!
Дорогая женщина,
ты во всем права.

Не тянули силою —
знала, что почем, а?
Ты ошиблась, милая, —
я-то здесь при чем?

Белый иней лег на стих,
музыкой обвит.
Все твердим о легкости,
а требуем любви.

Боремся за целое —
не желаем часть, но! —
что угодно сделаем,
чтоб не отвечать.

На берегу Смоленки
по нашим с тобой доходам
подъемной была квартира
с окнами на залив.
Но нас припирало к стенке,
выдавливая оттуда,
что-то во внешнем мире
или же в нас самих.

Уверен — если захочешь,
вспомнятся и причины,
тем более — сколько было
говорено и везде.
Как мы объясняли прочим,
как прочие — нас учили.
Вот так вот и пишут вилы —
те самые, по воде.