Евгений Клячкин - Песни

Завтрашний день ей не обещай —
нет у ней завтра.
Только сегодня, только сейчас!
Промах здесь — за три!

Зренье острее, чем у орла,
взгляд — беспощадней.
Только до донышка, только дотла!
Помни. Будь счастлив.

Когда смыкаются уста,
когда слова невнятны,
и ночь, как истина, проста,
и вместо глаз — лишь пятна, —

тогда несет дежурный блеск
и высшее значенье
технологический процесс
добычи наслажденья.

Чадит ли там или горит —
все это жалкий прах,
но если у тебя стоит —
всегда ты будешь прав.

Да здравствует единый бог
пути и постиженья,
ложь обращающий в любовь,
в победу — пораженье.

Как все помнится — так и было,
хотя лучше б то было во сне:
ты не поровну хлеб делила,
отдавая большее мне.

И выхватывает коптилка
или памяти тонкий луч
с кожей смерзшиеся ботинки
и алмазный иней в углу.

В свете пляшущем тени пляшут:
мальчик, женщина… (В горле ком.
Осторожно, никто не плачет.)
Мальчик мучается с чулком.

Ну конечно — ни к черту память!
Вон же валенка уголок.
Но до ужаса не отлипает
насмерть вросший в ступню чулок.

«Ты согреешься — он оттает.
Ну не бойся так, не дрожи.
Вон конфетка тебе осталась».
— А твоя где? — «А я уже».

Ту конфету, батончик, мама,
я теперь бы… Ах, нет, не то.
И лежит поверх одеяла
ватой стеганное пальто.

Все подробности, все детали —
четко так, что сойти с ума.
Как под вспышкою моментальной:
лица белы — в глазницах — тьма…

…Пискаревских костей ступени…
У которой — перед тобой
опуститься мне на колени?
«У любой, сынок… у любой».

Ночью вода вертикальна, как лес,
лес подошел к воде.
Весла роняют задумчивый всплеск,
вторящий тишине.
Ночью камыш вырастает звеня,
водоросли смелей.
Небо уходит и тени огня
прячет среди теней.

Ночью острее встают камыши,
весла — как два крыла —
капли роняют на выгнутый щит —
маленькие тела.
Ночью звезда, опускаясь к ногам,
зябко дрожит в воде.
Лес остывающий движется к нам,
полный чужих надежд.

Ночью деревья отдельны, как мы, —
каждому по звезде.
Сонные блики лежат у кормы,
к сонной припав воде.
Лодка уютная, как колыбель, —
как колыбель, чиста,
в лилиях белых и в звездах с небес —
как колыбель в цветах.

Бежит под горку жизнь моя,
ее все меньше остается.
И если нам еще поется, —
спасибо вам, мои друзья.

Спасибо милым голосам,
нам приносившим утешенье
и ясность посреди сомнений,
которой не находишь сам.

Неразделимы вы и я —
что чье в душе моей и в теле?
Пускай кто хочет, тот и делит,
Вы — плоть моя, мои друзья.

Кому еще мне доверять?!
Кто не солжет ни в ту, ни в эту?
Ах, сколько кружит над планетой
ветров попутных, чтобы врать!

Нас Бог избавил от вранья,
а вот годков отмерил скупо.
Но жаловаться тоже глупо,
любимые мои друзья!

И слова нет для нас «потом», —
нам в лица дует черный ветер.
Тем меньше мы на этом свете,
чем больше вас — увы! — на том.

Пока на чашечках кривых
весы удерживают гири, —
мы сохранимся в этом мире —
живые среди вас — живых…

Бежит под горку жизнь моя —
ее все меньше…
А вас все больше…
Ее все меньше…
А там все больше…

«Идет бычок, качается…»
О чем ему мечтается?
Наверно, позабыли мы слова.
Уже полжизни прожито
и оглянуться можно бы,
но так, чтоб не кружилась голова —
холодной оставалась голова.

Себя тащили волоком,
и под ногою облако
нарочно принимали за туман.
Хоть годы шли спиралями,
друзей не растеряли мы,
зато теряли теплые дома —
уютные и зыбкие дома.

Девчонки наши катятся,
одергивая платьица,
на саночках, на саночках с горы.
И все идет, как водится —
встречаются, расходятся,
как маленькие теплые миры —
далекие и пестрые миры.

А нам грустить не хочется,
что появилось отчество,
а имя лишь осталось для друзей.
И пусть доска качается,
но только не кончается,
и пусть бычок не падает на ней!
И пусть бычок не падает на ней!

И пусть бычок не падает на ней!
И пусть бычок не падает на ней…

Как наши девочки спешат —
послевоенный бурный старт
(ах, эти равные возможности для всех!).
Вот пионерская труба,
а вот помада на губах,
и робкий взгляд наш натыкается на смех.

Как наши девочки спешат —
не приравнять к полету шаг —
мы безнадежно и бездарно отстаем.
И ослепительный моряк —
тот победительный варяг,
и эти ленты сумасшедшие на нем.

А наши девочки спешат,
и нам уже не помешать,
и силуэты их теряются вдали.
И только эхо, как в горах,
повторит медленное «ах»,
и дрожь прокатится по темечку Земли.

И когда мы войдем в игру,
у них к исходу первый круг,
и ничего нет удивительного в том,
что наш букетик из надежд
подходит мало для одежд,
окрашенных в страдания лиловый тон.