Константин Бальмонт - Константин Бальмонт и поэзия французского языка/Konstantin Balmont et la poésie de langue française [билингва ru-fr]

Сколько в Городе дверей, — вы подумали об этом?
Сколько окон в высоте по ночам змеится светом!
Сколько зданий есть иных, тяжких, мрачных, непреклонных,
Однодверчатых громад, ослепленно-безоконных.
Склады множества вещей, в жизни будто бы полезных.
Убиение души — ликом стен, преград железных.
Удавление сердец — наклоненными над нами
Натесненьями камней, этажами, этажами.
Семиярусность гробов. Ты проходишь коридором.
Пред враждебностью дверей ты скользишь смущенным вором.
Потому что ты один. Потому что камни дышат.
А задверные сердца каменеют и не слышат.
Повернется в дырке ключ — постучи — увидишь ясно,
Как способно быть лицо бесподходно-безучастно.
Ты послушай, как шаги засмеялись в коридоре.
Здесь живые — сапоги, и безжизненность — во взоре.
Замыкайся уж и ты, и дыши дыханьем Дома.
Будет впредь и для тебя тайна комнаты знакома.
Стены летопись ведут, и о петлях повествуют.
Окна — дьяволов глаза. Окна ночи ждут. Колдуют.

Que de portes dans une Ville! — Y avez-vous pensé?
Que de fenêtres, en la hauteur, se serpentent en lumière!
Que de monuments, lourds, sombres et inexorables,
Masses énormes, mais elles, qui n'ont qu'une porte, et aveugles.
Multitude de choses en amas, utiles — soi-disant — à la vie!
Meurtre de l'âme de par la face des murs, de par les interpositions de fer.
Étouffement du cœur sous l'inclinaison sur nous
D'amoncellements de pierres, d'étages et d'étages:
Cercueils sept fois étagés… Tu passes par un couloir, la rue…
Devant l'hostilité des portes,
Ainsi qu'un voleur troublé, tu glisses, —
Parce que tu es seul, — parce que les pierres respirent!
Et les cœurs de derrière les portes se sont pétrifiés, n'entendent pas.
Si la clef tourne dans la serrure — frappe — et, clairement, tu verras
Combien un visage peut être inaccessiblement indifférent!…
Écoute, comme les pas se mettent а rire par le couloir:
Ici vivent les bottes, — le regard est sans vie…
Plutôt enferme-toi aussi, et respire la respiration de la Maison!
Désormais, de toi aussi, le mystère de la chambre sera connu:
Les murs rédigent des annales, et parlent de nœuds coulants…
Les fenêtres, — ce sont les yeux des diables, — les fenêtres attendent la nuit, et ensorcellent!

Если хочешь в край войти вечно-золотой,
Облачную лестницу нужно сплесть мечтой.
Облачные лестницы нас ведут туда,
Где во сне бываем мы только иногда.

А и спать не нужно нам, лишь возьми росу,
Окропи вечернюю света полосу,
И, скрепивши облачко месячным лучом,
В путь иди, не думая больше ни о чем.

Pour aller au pays qui toujours éblouit,
Avec le songe tresse une échelle céleste.
L'échelle de nuées qui là-bas nous conduit
Où parfois seulement nous séjournons en rêve.

Qu'importe le sommeil! Recueille la rosée
Et qu'elle arrose au soir le ruban de lumière,
Arrimant d'un rayon de lune la nuée,
Va, oublie en chemin les soucis éphémères.

Пойду в долины сна,
Там вкось растут цветы.
Там падает Луна
С бездонной высоты.

Вкось падает она,
И все не упадет.
В глухих долинах сна
Густой дурман цветет.

И странная струна
Играет без смычков.
Мой ум — в долинах сна,
Средь волн без берегов.

J'irai dans les vallées du songe
Où des fleurs s'ouvrent en penchant.
Là-bas là-bas, la Lune plonge
Du haut des abîmes géants.

Obliquement la lune plonge
D'un bond qui n'en finit jamais.
Dans les sourdes vallées du songe
S'exhale un opium épais.

Là-bas vibre une corde étrange
Mais l'archet ne l'a pas frôlée.
L'âme dans les vallées du songe
Au cœur de l'onde illimitée.

Traduit par François Kérel et Charles Dobzynski

Это ли смерть? Или сон? Или счастье?
Рокот безмерный органного пения.
Тайна великих затонов бесстрастия.
Мление вольное. Сладость забвения.

Окна цветные застыли от холода,
Льдяные, встали воздушной преградою,
Было ли? Умерло? Было ли молодо?
Было ли, стало ли новой отрадою?

Краски огнями горят необманными,
Сказки закрыли холодную твердь.
Сердце рыданьями дышит органными.
Это ли смерть?

Est-ce la Mort? Ou le Sommeil? Ou le Bonheur?
Retentissement immense d'un chant d'orgue.
Le mystère des grands lacs d'impassibilité.
Pâmoison continue, et le délice de l'oubli.

Les fenêtres colorées se troublent de gel.
Et glacées, elles se lèvent en aérienne opacité.
Cela fut-il? Mort? — Jeune?…
Cela fut-il? Ou est-ce devenu un délice nouveau?

Les couleurs flamboient en feux qui ne trompent pas,
Des magies ont couvert le froid firmament.
Le cœur est plein des sanglots de l'orgue:
Est-ce la Mort?

Дымящихся светильников предсмертные огни,
Дрожащие, скользящие, последние. Усни.

Мерцающие лилии, пришедший к цели путь,
Пройденности, бездонности грозившие. Забудь.

Развязана запутанность, окончен счет с людьми,
Предсказанность безмолвия идет к тебе. Прими.

Возьми рукой притихшею воздушный жезл свечи,
В безгласности горения сожги слова. Молчи.

Возвышенные лилии расцветом смотрят вниз,
И ждут в благоговейности последнего. Молись.

Ни шепота, ни ропота, в зеркальном прошлом дни,
Подходит Ночь бесслезная, вся звездная. Взгляни.

Des luminaires fumants les feux qui agonisent,
Tremblants, et glissants, les derniers. — Dors!

Les lis qui se moirent, la route arrivée au but,
Tout ce qui a été subi, les gouffres et leurs périls. — Oublie!

L'Inextricable est dénoué, réglé est le compte avec les humains.
La prédiction du silence s'avance vers toi. — Accepte!

De la main assoupie prends, en Baguette sacrée, le haut cierge,
Dans le mutisme du feu brûle les mots. — Tais-toi!

Les lis splendides regardent en bas, de toutes leurs fleurs,
Et attendent, en vénération, l'heure qui s'arrête. — Prie!

Ni chuchottement, ni murmure, les jours sont dans le passé transparent:
La Nuit sans larmes, toute étoilée s'approche. — Regarde!

Звук зурны звенит, звенит, звенит, звенит,
Звон стеблей, ковыль, поет, поет, поет,
Серп времен горит сквозь сон, горит, горит,
Слезный стон растет, растет, растет, растет.

Даль степей — не миг, не час, не день, не год,
Ширь степей — но нет, но нет, но нет путей,
Тьма ночей — немой, немой тот звездный свод,
Ровность дней — в них зов, но чей, но чей, но чей?

Мать, отец, где все, где все — семьи моей?
Сон весны — блеснул, но спит, но спит, но спит,
Даль зовет — за ней, зовет, за ней, за ней,
Звук зурны звенит, звенит, звенит, звенит.

Le son d'une zourna résonne, résonne, résonne,
Le son des tiges, la stipe plumeuse, susurre, susurre, susurre…
Le croissant des Temps, en torpeur, brûle, et brûle,
Un gémissement d'à travers les larmes s'accroît, s'accroît, s'accroît, — s'accroît.

Le lointain des steppes n'est ni instant, ni heure, ni année:
Le large des steppes, et, de voie, aucune, aucune, aucune.
Ténèbre des nuits, et muette, muette, cette voûte d'étoiles…
Immutabilité des jours: est latent un appel, — mais de qui? de qui? de qui?

Mère et père, où sont-ils, où sont-ils — tous les miens?
Le rêve du printemps étincelait: vois qu'il dort, qu'il dort, il dort…
Le lointain appelle, а le suivre, appelle, а le suivre, le suivre…
Son de zourna qui résonne, résonne, résonne…