Вячеслав Ладогин - Спички

О, фишнеты на голеньких ножках
С силиконовым дутым лицом!
Не сравнить их, плебеечек в норках,
С вашим соболем, вашим песцом!
Не сравнишь их коттеджей уродство,
И сады ваших царственных дач,
Спесь плебейского их превосходства
С коньяками имперских удач!

Всё их виски и все их омары
В трюфелях – разве стоят оне
Важной стерляди с пылу да с жару
В генеральском саду, в тишине!
Поросёночка с гречневой кашей
Из духовки за орден «Звезды»…
Знайте наших! Не знают наших,
Утекло выше крыши воды…

И хрусталь, и фарфор, и картины
С неразборчивой подписью – чьи б?
И сирень, и жасмин, и куртины,
И весь мир утонул и погиб.
А ля Штаты орда сексовсадниц,
Добывающих «треньем» огонь…
Далеко хилым гузкам до… задниц
Над тугой, в фильдеперсе ногой

Белизны прошлогоднего снега…
Отчего же прорвалось хамьё?
Отчего ваши альфа, омега
И фита оттрубили своё?
Культ оставил великую личность,
Рухнул сук, на котором седло,
Вы поверили в демократичность,
Вы расслабились. Не повезло.

Как конец неудавшейся шутки
О свободе (да что вы, ха-ха)…
Подворотенный выползень жуткий
Правит бал в бледных язвах греха
Из-под шёлковой вашей исподней
Юбки… после с прислугой греха
Выполз бледный, как из подворотни.
Ангел лжи, шпионажа… (ха-ха).

Кто ж остался? Одни Михалковы,
Что со шлягера делят процент,
Кончаловские… вита нуова!
Где вы, лётчик, спортсмен и доцент?
Маргариты! Эльвиры, Ренаты!
Спите фотками в жёлтом стекле!
Были вы не особо богаты,
На язычески-дикой земле,

А теперь, видя дождь на берёзах
Дачных, креститесь, и (мол, плевать
На грозящий апостола посох)
Стали вероучительствовать.
Мне ль судить вас, прелестные дуры?
Слава Ладогин любит вас, прах
Отошедшей в ничто субкультуры
В хрустале и в гардинах, в цветах

И в шмелях… псевдоаристократки,
Я люблю ваш салат оливье,
Ваши дачи, походов палатки,
Шляпки в бантиках на голове,
Музыкальные ваши пристрастья,
Ваш изысканный, душный мирок.
Ваше материальное счастье.
Вашу боль, что оставил вас Бог.

У меня ж не монашеский норов,
Но уйду я от вас далеко —
От высоких садовых заборов
До звезды, что нальёт молоко…

1. Печально с Отцом говорю,
Он слышит: «Избавь меня, Отче!
2. Предателей слушать нет мочи,
Нет сил – доверяться льстецу и вралю».
Сулит тебе сахарный рот,
Увидишь, – обильный прибыток:
Точёные стрелы высот
И угли язвительных пыток.
3. Я мыкаю горе в шатрах
Кидарских, сбежав от гоненья,
4. Долгие годы я прожил вот так —
В ладу с кровопийцами всё это время!
5. Мне стоило слово сказать —
Со мной без причины войну начинали!
Ты слышишь, Господь, эту песню печали:
«Когда же, когда же вернусь я назад?»

Проста механика поэзии моей,
Как костюмированный бал, как бред Декарта,
Как честный скальпель в кулаке Ролана Барта:
Взять с бородой сюжет, взять двух любых людей,
Взять самого себя и выставить неряхой,
Вложить жаргон в уста, не причесать вихров,
Для декораций взять местечко будь здоров,
И всё. А после заходиться певчей птахой.
К примеру вот он я, как яблочко румян,
Сижу в кофейне пьяный и тридцатилетний,
И Гену Святца разместил на задний план,
А Гена – он наркоторговец не последний,
Женившийся давно на девушке моей…
Друг, слушай, как поёт дворовый соловей:
Гене Святцу

В кафе заштатнейшем, проткнув
сельдь тусклой вилкой,
послав на длинный фертъ подруг,
Внимая мой полудикарский звук,
прости его, и встреть —
полуухмылкой.
Ты – мне, а я – тебе – валяй – по сказке:
За Терек, за Куру, и проч…

А кстати, помнишь чёрненькие глазки…
…В шашлычной ленинградской помнишь ночь,
Когда избитый нами гардеробщик
В свисток заладил, гад! – чтоб им – чертей глушить!

Тогда бес в образе брюнетки, как извозчик,
Умчал (умчала?) – на чердак… любить
Под слуховым окном на шлаковой засыпке,
Кругом сирены воют – ментовские скрипки…
………………………………………………

Как я в ту ночь орал! Как лапой рвал я струны!
Как не боялись мы с тобой тюрьмы…
сумы… легко давалось, Ген, взаймы!
…Всё объяснимо, мы ж ведь, Генчик, были юны,
Меж невских першпектив разболтанной зимы.

Носил башку всегда ль всяк вьюнош аккуратно,
Кто «низкий страх» с пижонским видом не ругал?
(Не «в курсе», что слова вернутся – не бесплатно)?

…Сто лет друг другу не звоня,
На разных досках – два мы шахматных коня:
То – быстрый шах, то – вскачь, стремглав, обратно…
Поговори теперь, да – выслушай меня!

Вот вся несложная механика стиха —
Прожекторов, кулис и рампы.
По-возрожденчески классические штампы
В театре освежаются. Близка
Становится нам вдруг старьё-поэма снова,
Хотя её склоняли все, кому не лень:
Мы помним тексты Пушкина, Толстого…
Ах, юный Лермонтов в фуражке набекрень!

Ещё историю? Что ж, расскажу ещё я:
Вайнах вскричал
перед базальтовой скалою:
– Хочу, хочу…
Алла, Алла!
В Москву! В Москву,
Там наяву
Я был бы сыт, Алла,
телячьей колбасою,
Проста механика – кавказский рэкетир
Мне в жизни встретился, стихи слагавший мило,
С акцентом: «Враг, какая мать тебя кормила», —
Под Лермонтова врал, «какой породы молоко»? —
В поэму я его засунул далеко
За то, что у поэта Ладогина Славки
Брал дань говяжьей колбасой он с книжной лавки.

Теперь в мечтах он слизывает жир
Бараний с пальцев… снится пир
Горой…
Есть хочет наш герой.

«Вай мэ!», – абрек, как рысь, приподнялся,
Вдруг сузились глаза.

И вот – УАЗ, рыча, сошел с ухаба.
Смолк двигатель. Замка щелчок,
посыпались из тьмы солдатушки Хаттаба.
Абрек подумал, подавив зевок:
«…А в штатах гэвэрят, на Рождэство – индюк», —
«И нет бы в подпол
палажитъ на лёд барашкъа»! —

«Шлеп!» – пленный вытащен как человеко-тюк,
И – к мышкам в подпол:
«хараша «заначка»»! —
Джигит нахмурил бровь,
…Меж тем в подвале, слыша скрип шагов
…Дрожит американец, лёжа ниц.
Зовут его Кен Глюк, с «Врачами без границ»