Вячеслав Ладогин - Спички

И Глюк, понурившись, сидел,
Поставив локти на колени,
И редкий волос секся и седел,
И под его глаза слетались тени…
«Как можно ночью дать свободу»? —
Шептал бедняга сам себе, —
«…Нет, быть совсем другой судьбе,
Я на нее гляжу, как в воду»!

Но в час полночный рев мотора
Услышан им из-за окна,
В глухих обрывках разговора
Идея уху янки не ясна:

Но входят: «Отвэрнись к стене», —
Уж руки жар стянул в ремне,
Уже глаза повязывают тряпкой,
толкают в спину к выходу стволом.
Все: «си ю лэйтер», «бай», добро со злом,
«Гуд лак», и помахайте Кенни лапкой…
…………………………………………

Машина шла по серпантину,
И усыпляюще звала
В далекую от круч долину,
Где жизнь не допроистекла.
Похоже с трапа – на змею,
Блондинки с визгом в очередь там встали,
«Ты, бедный робинзон, в раю». —
Вдруг, зашипев, защебетали:

Вдруг, стоп машина, Кенн качнулся.
Открылась дверь, он выпал вниз,
Стал, постоял, и не очнулся,
Мотор в горах дорогу грыз,

Не связаны, болтались «вольно» руки,
Кругом нет стен и нет ведра,
Лишь вспышка в памяти: в лачуге
Сверкнувший зуб, магнитофон эт сетера —
Ремембранс, ностальжи о горском друге.
Не дать руки. Хотя – it's possible – пора.

Свободен. Жив. Обочь дороги встал
И, расстегнув штаны, он хохотал, и ссал…
Вот так-то… может, Гена, Ахашени
Откупорим? Шампанское обрыдло мне.

Не правда ли, сработана на совесть
В старинном стиле романтическая повесть…
Причёсываться всё же погожу
И в гриме анекдот в довесок расскажу:

…Ещё (для присказки) случа́й:
Мой некий янки-однокашник
Чай по́пил с горцем раз, да попил
дважды,
Да – в гости зван. Да едет (раздолбай).
…………………………………………
…………………………………………
Приехали, что ж. Янки,
Он – мало – однокашник, он – еврей,
Так вот: брань слышит он
на полустанке
И видит там окрысенных людей.
Чего-то мог он (янки) недотемкать,
Почудилось ему,
что чурки собрались жидочков местных грохать
Близ жел. дороги, почему-то (не пойму)…
И тут, представь: за правды человечьи
«Бой» разразился гневной речью:
мол: «Как хотите, чабаны,
жидочков убивать не стоит,
и сам я «джевиш». Тут оратора – хвать – ловит
(тот, с кем он ехал) за штаны….

Семь дней наш янки заперт был в конурку:
Для пущей целости! На день осьмой:
«Раз тут мою порвут кожурку,
То я скорей», – сказал, – «хочу домой»!
Прощаться вышел старший брат – с женой.
Так он – жену целует (старшего-то брата!)
Кинжал сверкнул (ха-ха). Но младшим был герой

Опять спасен. Приехали домой —
С вокзала драпанул он —
от «камрада»!

Помрёшь, Ген…
…сладкий азиатский флер!
Дела!.. Где стол был яств, там прокурор…

…Ещё я, Генчик, помню камеру, где – страх,
Как – буйствовал чеченец в четырёх стенах.

Кругами мчался он по клетке,
С обезображенным лицом,
Не прекращавшимся кольцом
все время бил ногой по стенке:
кому-то жаждал «брухо вскрыть»,
пробежками скача туда-обратно.

Я с ним расстался безвозвратно,
хотел он и меня по случаю прибить…
Когда же луч фонарный света
Мне волюшку пообещал,
я попросил, чтоб сигареты
мои ему охранник передал.
…………………………………………………………………

Вечеринка продолжается:

Над Амстердамом самолет,
Крылом царапнув небосвод,
Покрытый красками густыми,
Летит в безоблачной пустыне
Среди жестоких вешних вьюг. —
Ночные по Чечне дозоры.
Мечтает воротится в горы
Американский парень Глюк.

И вся механика. Смотри-ка, современник,
Я показал тебе сюжет «кавказский пленник».
Немного жаль прощаться с ним, но кончен бал,
Я причесал вихры и грим дворовый снял.

1. живёшь ты на небе, я в небо смотрю, как в мечту.
2. Так смотрит невольник на руки хозяина, так
Рабыня на руки хозяйки, – так смотрят и ждут.
И мы ожидаем из рук Твоих пищи и благ.
3. И мы ожидаем, казнить перестанешь ли нас —
Мы, полною чашей испив унижение, ждём,
Донельзя презреньем хозяев земных угостясь,
И попраны гордостью так, как земля – сапогом.

О, Боже, ударь меня в грудь топором,
И каждое зло замени в ней добром,
Подай Твоё мясо, подай Твою кровь,
Дай жить пуповиной в звезду, дай любовь.

Наташенька, из стольких лет
И зим, что проживались сложно,
Сложилось вдруг: героев нет,
И счастье – в целом – сон, и ложно.

Брось! Нескончаем свет в окне,
Рассыпчат, точно соль на рану, —
Поющий сердцу: «Льни ко мне,
Жечь, пламенеть я не устану»,

И быстр, на облаке лихом,
Чу! Мчится новый вечный странник,
Со свистом молодых и ранних —
Оконным резким сквозняком.

Из облаков сноп световой
Залил асфальт пятном янтарным,
Запечатлён листом кустарным
В нём дагерротип теневой.

Мелькнул прохожий человек,
Пронзил янтарь и растворился.
Не дрогнув, луч в дыру все лился…
Нет, с неба, снизу рос наверх —

Из луковицы в синеве,
К асфальту пыльному в окурках —
Чтоб на приклеенных к траве
Лечь перевернутых фигурках.

У страха настоящего
Обычай скверный есть:
Сначала наступать,
Как мнимая гроза
На будущую жертву,
В готовность дух привесть,
Потом же отступать
От существа дрожащего,
Расслабиться давать,
Дать продохнуть объекту,
И тут-то грянуть наново,
Как хищница подводная,
Так щука за плотвой,
А то за краснопёркой
Внезапно прянет молнией
Серебряною в бой,
Зубов смертельной раною
Сломить дух рыбий, робкий…
Так что борись с бедой
Без роздыха, брат, окунь мой,
Борись, чтоб с целой чешуёй
Бродить над глубиной.