Петр Артемьев - Сновидения петербуржца

В салоне молодой нахал
Меня толкнул, к жене пристал.

Рецидивиста-вора вид.
Лицом ни дать ни взять бандит.

Он был какой-то смуглый,
И черные глаза
Пылали, словно угли,
Впивались, как гюрза.

Его я за плечи схватил —
Их силу испытал:
Под пиджаком я ощутил —
Металл.

Ему расправиться со мной
Раз плюнуть, левою одной.

Но он не склонен был к борьбе,
Не агрессивен был.
Чтобы внимание к себе
Привлечь, меня он злил.

Он что-то важное хотел
Сказать, его душа
Носила бремя темных дел.
Он начал не спеша:

«В горячих точках я бывал,
В горах Кавказа воевал.

В сраженье под Сухуми
Был ранен, как бы умер.

Пробила пуля ухо мне
И в самый мозг вошла,
Засела там, живу я с ней.
Она причина зла.

И показал мне рану он,
Простреленное ухо.
«С тех пор вредить я обречен», —
Признался павший духом.

I

Я возделывал сад, слушал пение птиц
И кормился от щедрой земли.
Два мальчишки-подростка в калитку вошли
С плутовским выражением лиц.

И сказали: «Пришли мы тебе помогать.
(Я не верил лукавым речам.)
Сторожить будем сад». – «Хватит, парни, вам лгать!
Я читаю по вашим глазам».

II

На высоком холме сад цветущий мой рос.
От него уходила вниз лестница.
И взошла по ней женщина родом из грез.
О ней думал я годы и месяцы.

Раньше только в мечте к ней навстречу летел,
А теперь воплотилась она.
Я любовью ее насладиться хотел,
Чтобы знать о любви все сполна.

Велика власть веселых и нежных очей,
Но закралась мне в душу тревога.
Вижу – сумка висит у нее на плече.
И тогда я спросил себя строго:

Вдруг там ноша лежит и она не легка?
Неотрывно блаженство от мук.
Прежде чем эта женщина станет близка,
Избегу плена ласковых рук.

III

Все исчезло: деревья, цветы и кусты.
Земля стала бедна и пустынна.
До небес возвышался на ней монастырь
В честь Отца, Свята Духа и Сына.

Монастырь этот был красоты неземной
И огромен был силой духовной.
Кто отрекся земли, становился Женой,
Предаваясь в нем ласкам любовным.

А у Южных ворот в белых ризах Жених
Приходивших Невест обнимал.
Целовать и ласкать собирался Он их,
Но сперва покаяния ждал.

Вышел чинно на паперть седой иерей,
Завлекая в обитель святую,
Но был деготь в меду сладкозвучных речей:
Яд смертельный проник в красоту их…

Ранит сердце и ум злом отточенный нож,
Все благое за что-то карая.
Землю, веру, любовь – все испортила ложь,
Даже праведность Божьего Рая!

Какой-то человек принес однажды в школу
Величиною с кролика лягушку:
«Пускай она попрыгает по полу.
Живая будет, дети, вам игрушка!»

С глазами, полными упрека и тревоги,
Сильней лягушка жалась к человеку:
Внушали ужас ей топочущие ноги —
Они раздавят, сделают калекой.

Но он пустил ее скакать по коридору.
Смотрел со страхом я – ничем помочь не мог.
И огласилась школа диким ором,
Лягушку смял табун бегущих ног…

Через Волгу перекинут мост дугой,
А на нем есть церковь из стекла.
В ней иконостас, весь золотой.
Только храм стоит совсем пустой:
Ни одна душа в нем не зажгла
Ни лампады, ни свечи живой.

Город опоясал тайный круг.
За проклятою чертой край света.
Заступил я – и пропали вдруг
Волга с Ярославлем. Вихри вьюг
Русское сменили лето.

В тундре вечная и лютая зима:
Намело огромные сугробы,
Между ними черные дома —
Как тела, которые чума
Растлевает действием микробов.

Солнце село – два фантома ночи,
Двух я девушек окинул взором:
Лица безобразны, худосочны,
А глаза раскосые порочны,
Кожа вся изъедена узором,
Плоть истлела, но мужчины хочет.

Грязным девкам без ума я рад.
«Эй, – кричу, – любовь делить со мной
Не желаете?» Они: «Любовный яд
Будем пить в компании иной.
Нам Жюльен-француз милее во сто крат,
Хоть болезнью заразил дурной.
Он нам муж, лишь он огонь и зной».

Отказали – это не беда,
Клином не сошелся свет на них.
В Ярославле есть мужик.Он весел, лих,
Глаз дурной, густая борода,
Черная как смоль. Когда
Попрошу его, пришлет любых.
Отправляйтесь к своему французу!
(И прислал, а звали ее Пруза.)

Свою квартиру вижу я во сне.
Извилист полутемный коридор.
Вдруг тень мелькнула чья-то на стене.
Прошел озноб колючий по спине:
Из-за угла с улыбкой наглой вор
Выходит, приближается ко мне.

Одет он был в костюм спортивный.
Лет тридцати. С лицом противным.

Повадки мерзкого злодея.
В поту, от страха холодея,

Кричу ему: «Ступайте вон,
Не то я вызову ОМОН!»

Ничуть ему не страшно было —
Угроза вора рассмешила.

До колик в животе он хохотал,
Пока в изнеможенье не упал.

Потом пришел в себя, встал с пола
И фразой оглушил тяжелой:

«Эх, брат, родной ты мой козел!»
Входную дверь открыл и прочь ушел.

Я эротический однажды видел сон:
Вхожу в безлюдный порнопавильон.
Для посетителей там зал был смотровой.
В нем голые она и он
Друг друга лаской истязали огневой.

И постепенно сам вошел я в раж:
Стал на колени над телами,
Хотел их обхватить руками.
Но обнял пустоту, мираж!

Я понял: порнопавильон —
Аттракцион, иллюзион,
Порнографический же срам —
Всего лишь фокус голограмм.

Взмыть хотел я в лазурь небесную.
Настежь было раскрыто окно,
Но захлопнулось плотно оно —
Не покинуть мне комнату тесную.

А потом в глубину провалился
И в каких-то фабричных цехах,
У кипящих котлов, очутился.
Бесновался огонь в печах.

Среди них в школьной форме девочка,
В алом галстуке пионерочка,
Горько плакала, оробелая.
Содрогалось детское тело.

Не видать мне лазури небесной
И не хочется жизни честной,
Если там пропадает девочка.
Я останусь с тобой, пионерочка!