Петр Артемьев - Сновидения петербуржца

Балтийские воды на солнце сверкали,
Ласкали песок золотой.
У самого моря меня провожали
Дурак с неразлучным Лафой.

Прощайте, Лафа с Дураком!
Смотрите: за дымкой виднеется город.
Отныне там будет мой дом.

Меня принимает Кронштадт.
Оттуда не ждите назад.
Отныне там будет мой дом.
Прощайте, Лафа с Дураком!

В тереме, где ни дверей нет, ни окон,
Тих и бесстрастен, сидит одиноко
Юноша с кротким и бледным лицом
И никогда не покинет свой дом.
Руки сложил на коленях, смиренный.
Он – осужденный, он – вечнопленный.
Тут появляется женщина – Зоя,
В нем принимает живое участье,
И обещает, что кончится злое,
И вдохновляет крылатой мечтою.
Узнику грезится вечное счастье,
Светлые дали, прекрасные страны.
К терему я возлагаю тюльпаны.
Юноша – имя его Кораблев —
В путь свой последний, к “отплытью”, готов…

Какой-то остров. Еду на трамвае.
Ночь белая, но краски вдруг померкли
Зари вечерней. Двери открывают —
И выхожу я у немецкой церкви.
Орган гудит, и голоса поют,
Что этот Храм для странника – приют.
А здание похоже на ковчег.
Приветливы распахнутые двери:
Войдешь в него – останешься навек.
Входящие (кто в лютеранской вере)
Безмолвны: сомкнутые рты
И лиц окаменевшие черты.
В цилиндре каждый, фраке черном…
Я шагом в Храм вхожу проворным.
Но вскоре вышел через Южные ворота
(Не по себе мне стало отчего-то)
На улицу. Меня окутал мрак.
Я понял, что в ковчеге том – чужак.
И вышел на берег: напротив за Невой,
Над островом, покрытым тьмой,
На небе, как на черном мониторе,
ЦПКиО – светились буквы, как сигнал,
Что на Крестовском я… Ночную тьму прогнал
Рассвет. Ия увидел – море.
И перенес меня в мгновенье
Сон крылатый На площадь, где
Морской собор Кронштадта.
Стою на паперти, приблизился к дверям —
И вот вхожу, как в бесконечность, в Храм.

И стал читать я письмена
На стенах, сводах —
И понял: это имена
В безбрежных водах.

Я гулял по Невскому проспекту.
У Публички как из-под земли
Вырос грозный госавтоинспектор.
Хвать за шиворот: «Не там вы перешли!»
Силой потащил меня к киоску.
Тетка с юркими глазами, как у крысы,
Из окошка высунула моську.
Мент при ней всего меня обрыскал,
Дескать эта тетка понятая.
И, права мои законные читая,
Произвел он паспорта изъятье.
Ничего не смел ему сказать я.
Объявил, что под арест я взят,
Потому что правила нарушил.
У Библиотеки карою грозя,
Наизнанку вывернул мне душу.

Однажды во сне я поверил,
Что мне повезло наконец.
В шикарного дома двери

Внутри обстановка нарядная:
Мрамор, колонны, ковры,
Швейцар у подъезда парадного,
И нет озорной детворы.

Творческой тихой работой
И время пройдет без заботы,
Без жертв и моральных мук.

Подумал и благостно вышел,
Важно спустившись с крыльца.

На Загородном проспекте
Я встретил толпу парней,
И стали подонки эти
В меня сыпать град камней.

У них получалось здорово —
Я увернуться не мог.
Гравийобстреливал голову,
Темя, затылок, висок.

Наполнился громом череп,
Был камнепад в мозгу.
С тех пор во дворец не верю,
Но память навек сберегу.

Во сне мне грезилась гармонь. Она была
Самостоятельным как будто организмом.
Сперва мелодию красивую вела,
Но оказался нрав ее капризным.
Вдруг
оборвались
визгливо
звуки —
И лязг
затвора
раздался
жуткий.
Клавиши разом гармонь обернула,
Их превратив в пулеметные дула.
(Это была прелюдия.)
И застрочила гармонь-пулемет.
Спасения нет – везде достает.
Мечутся в панике люди.
Как бомбы патроны
заряженной ленты.
Пальба их как музыка ада.
И крики, и стоны
аккомпанементом
Для залпов смертельного града.

Я по мрачному шел коридору:
На столах лежали и стыли
В простынях мертвецы, с которых
Я одежды срывал простые.

Нужно мне было голову Лины
Отыскать. Наконец повезло:
Коридор скоро кончился длинный
И кругом сразу стало светло.

В деревянном лотке земля голая,
А на ней словно вырос цветок.
Отсеченную Линину голову
Посаженной вижу в лоток.

Расцвела, не подвержена тленью!
Я достиг своего рубежа.
И воздал я хвалу преступленью
И отточенной стали ножа.

В троллейбусе порой ночной
Домой мы ехали с женой.