Владимир Михановский - Дорога к Пушкину (сборник)

Я в Малинниках, дружище!
Здесь для жизни мало пищи,
А забав – хоть отбавляй! –
Так и льются через край.
Здесь с малиною поднос
Поднесен под самый нос.
Грезы чистые любви
Дарит иногда дивчина.
«Губы, – ей шепчу, – твои
Словно сладкая малина».
Я в усадьбе – и соседи
Шастают в теченье дня
Посмотреть как на медведя –
На ученого меня!
Будто этакое диво
Очень смотрится красиво.

Как-то к одному соседу
Был я зван, сказал – приеду!
Слух о том разнесся всюду:
Будет Пушкин – будет чудо.
Петр Маркович, сосед
(Анны Керн отец родной)
Тоже зван был на обед
Той осеннею порой.
Дома он сказал: – Детишки!
Что вам куклы, что вам мишки,
Лучше с мамою езжайте,
Будет Пушкин – так и знайте!
Он из сахара – а зад
Сплошь из яблок, говорят!
Там его разделят – вам
Свой кусочек я отдам.
Вот такие, брат, дела.
Мать детишек привезла:
Тотчас те ко мне сбежались,
Сразу разочаровались:
Как и все мы, ей-же-ей
Я – из мяса и костей!
И твержу я с этих пор,
Словно греков древних хор:
Хоть малиной не корми,
Да в Малинники возьми!

Гоголь, прибывши в столицу,
Тотчас к Пушкину пошел.
Не чего-то там добиться:
Он пред ним благоговел.
Только глянуть на него –
И не надо ничего!
Только увидать – не надо
Никакой другой отрады,
Никакой другой награды!
Закусивши удила
Шел – а робость все росла.
Перед дверью постоял –
И в сторонку отбежал…
Вот кондитерская-пицца.
Он заходит и садится.
Тяпнул рому да ликеру;
Нализался классик скоро.
И пошел окрест бродить.
Думая, как дальше быть.
Находился до чертей –
Заболели ноги,
И опять у тех дверей
Он стоит в итоге.
Постучал: – Хозяин дома?
(До сих пор остатки рома
В голове еще играли
И бояться не давали).
– Спит уже! – сказал слуга.
– Мял словесности луга?
А слуга в ответ заржал:
– Да, трудился – банк держал!

Дельвиги снимали дачу
Где Крестовский перевоз,
Выбрав место наудачу
В царстве тени и стрекоз.
Гости не переводились,
Шум и крик стояли днем.
В спорах накрест-крест сходились
И сражались с огоньком.
Бузотерили, бузили,
Не щадили сгоряча.
Где предел бунтарской силе,
Раззудившейся сплеча?
Споры не пусты, не мелки –
Это каждый здесь постиг.
Пушкин был в своей тарелке –
Загорался что ни миг.
Шли в гостиной разговоры:
Франция, глядите, вновь
Поднялась, пролила кровь, —
И вокруг не гаснут споры.
А печать набрала в рот
Иль воды, иль что похуже.
Тот письмишко принесет,
Тот – на баррикадах вчуже.

Пушкин – первый, как всегда,
Весельчак и заводила.
Между тем бегут года –
Тридцать лет ему пробило.
Много здесь и молодежи,
Чья восторженность легка.
Здесь и Лев Сергеич тоже –
Из драгунского полка.
Вакха любит он до дрожи –
Более, чем старший брат.
Портупея желтой кожи,
Вензеля на нем горят!
Как-то кликнул Дельвиг: – Други!
Ну-ка, стариной тряхнем,
Что поем и чем живем,
Чтобы знали наши внуки!
Август, ночь уже темна,
Поднимается луна.
Встала Дельвига жена,
Хоть младенца и кормила, —
Ухватилась за кормило.
На Крестовском острову,
Может, с воздуха морского,
Все желанья – наяву,
Все вокруг казалось клево.
Все в трактир собрались вместе,
Пошумели честь по чести.
Вон мужик сидит один,
Очень странный господин.
Что высиживает он?
Дело ясное – шпион.
Дельвиг кружит, как паук:
Нас подслушиваешь, друг?!
Пушкин смотрит: жаждет Дельвиг
Выжить с места мужика.
Не для славы, не для денег…
Ну, как тот намнет бока?!
Может, нам сплотить ряды,
Чтобы не было беды?

Разгулялись, разыгрались,
Пушкину – сам черт не брат.
Каждый хохмами богат.
«Вот так небыли и были!
Мы такими прежде были
Десять лет тому назад.
От декабрьских утрат
Измельчало ваше племя.
Вот такое это время!»
А мужик ушел меж тем
Не на время – насовсем.

Счастливчик гений, баловень удачи:
Работа здесь – одна сплошная радость!
…Он жил в те дни на царскосельской даче,
На чуждый вкус – немыслимая сладость.
Он рано встал, трудился у стола,
Заказ царя – не мелочное дело.
Ну как мутить врагам не надоело,
Клеветникам России – нет числа!
Красавица-жена вернулась поздно –
Уже восток румянился алей.
И прокатился утренник бесслезно
По полукружьям царственных аллей.
Камин пылал, хотя стояло лето
(Любил он жар на африканский лад).
И листья, как ладошки эполета,
Шумели – шепелявый водопад.
– Устала? – Знаешь, Пушкин, нету мочи,
Ведь в танцах все берут с меня пример.
Хоть сделали бы ночи покороче…
– Как царь? – Он душка, истый кавалер.
– Пойдем пройдемся, покажу местечки,
Где лицеисты шастали гурьбой;
Там у пруда – забытые дощечки,
Хранящие предутренний покой…
– Устала я, мой Пушкин, нету силы,
Дозволь хотя бы дух перевести.
Прогулки в этот час никак не милы,
Уж ты меня, пожалуйста, прости.
– А вдруг мы повстречаем там царя?
– Ну что же в этом, строго говоря?
Лишь ты мой царь, хозяин, господин.
– Да точно ли? – Так точно, ты один.
Пойду сосну… Ой, слышишь стук копыт?
Кто это нашей улицей летит?
Гляди в окно… Ах, это Жоржик скачет,
Он одвуконь… Да что же это значит?!
– Мое почтенье, сударь! Как-нибудь
Хочу супругу вашу умыкнуть.
– Не насовсем? – Ах, что вы, на часок.
Проверим только рощу и лесок.
– Но видите ль, месье, она устала,
Едва вернулась с Аничкова бала.
– Ах, Пушкин, сон мой снялся как рукой,
И заодно простилась я с тоской.
– Хоть зонт возьми. – Дождь будет, Жорж? – Не будет.
– Поверю, пусть господь меня рассудит!
Конь для меня? – Он твой. – Какая прелесть!
(Они, похоже, уж давненько спелись!..)
В ушах остался ровный стук копыт
И ощущенье будущих обид.

Мне Пушкин молвил как-то раз:
– Смирдин, нам повидаться надо.
Я кое-что тебе припас:
«Гусар» – отменная баллада!
Неси полсотни золотых —
Настолько тянет этот стих.
Да ассигнаций не таскай –
Не в них, голубчик, сила.
Супруге золото подай –
Теперь она решила.

Вхожу к поэту в кабинет.
Он молвит после здравиц:
– А у меня баллады нет,
Дружок книгопродавец!
Жена – такие вот дела –
Стихотворенье забрала.
Пошли к ней! – Пушкин в дверь стучит,
Она «Войдите!» говорит.
Вхожу один к его жене,
Она одета не вполне.
Вся холодна, как эскимо,
Сидит она перед трюмо.
– Послушайте, Смирдин, я вам
Поэта самый новый стих
За полусотню не отдам –
Гоните сотню золотых!
Извольте же часам к шести
Мне деньги эти принести!
Я – к Пушкину, он за столом
Ждет моего возврата.
Рисует чертика верхом
И хвост замысловато.
– Что, трудно с женщинами? То-то.
А каково мне с нею быть?
Тащи ей сотню, коль охота:
Ей платье к балу нужно шить.
Ты заплати, дружок, не трусь,
С тобою после разочтусь.
– И ты пришел к ней в шесть часов?
– И заплатил без лишних слов!
А эта Пушкина баллада
Была, поверьте мне, что надо.