Михаил Мазель - Эффект присутствия

«…Нам кажется, что многое реально:
и прошлое, и люди, и дома.
Мы полагали – время радиально.
Возможно ли прозренье задарма?
Я двигаюсь знакомою аллеей,
но мне всё кажется, что я впервые здесь.
Сомнения толпятся не довлея.
Похоже, я подсел на эту «смесь».
…
…

Порою людям нужно
две-три фразы,
чтоб осмотреться и…
промолвить: «Есть!»
Всё так реально. Даже… вера в разум,
не говоря про зависть, зло и честь.
И я ищу те фразы (или кадры),
и тех, кому они нужней, чем мне.
Прозренье в том, что мы проходим рядом
штрихами дней, ветвей, корней, камней…»

Вода плескалась о каменья,
луна плыла над морем вдаль,
и заменял местоименья
цветущий за спиной миндаль.

Звук. Запах. Запад. Заиканье.
Волна в движеньях завралась,
но воды…
неба не зеркальней,
чувств прежних отражая власть.

Слились спокойствие и ропот,
и на плиссе лёг лепесток —
корабль, откроющий Европу,
и следом призрачный Восток.

Тарелкою лежат полмира
и ждут. И ждут… Луною полн
сон… от Пальмиры до Пальмиры
дрейфующий по воле волн.

А чувства? Видимость бесспорна:
промеж стихий дрожащий шёлк
луны, разбившимся фарфором
присыпанный. А что ещё?

Давно знакомые сомненья,
переродившие печаль,
изгнавшие местоименья
и научившие встречать.

Как томик стихов,
постоянно лежащий
у края стола,
открою наш город,
хотя наизусть помню
двери и окна.
Я вырасту
на перекрёстке печалей
листом из ствола.
Ты штору слегка отодвинь…
Не узнала?
Промокли волокна.
Дрожу.
И никак не унять мне дрожанья,
и тем дорожу.
Дороже сейчас
не сыскать днём с огнём мне
меж строчек дорожек.
Из прутьев дождя,
из несказанных слов
возникает ажур,
и в выпавших сумерках
через него
примерещатся рожи.

Так вот почему
затаившимся гномом
во взгляде испуг?
Родная… Не слышит.
Я томик захлопну
в припадке отчаянья,
и город сотру,
и вгоню в чернозёмы
свой девственный плуг.
Но память не даст
(как ни хлопай об стол)
изменять окончания.
И все-таки город…
Он был. И исполнен он
мной и тобой.
Наш томик созвучий
немым доказательством
зыбкого края.
Не сумерки. Память.
Охота на тигров.
Во льдах китобой.
Я помню, что было.
Мне хочется мокнуть,
где окна сверкают.

Человек лежит и строит муравейник.
Он лежит себе и строит муравейник.
Он лежит себе
на животе.
Под сосной
на берегу
над морем.
Человек, не ведающий горя.
До поры не ведающий горя.
Под сосной
себе на берегу.
1.
Человек берёт одну иголку,
а потом берёт ещё иголку,
и ещё одну берёт иголку
человек, лежащий под сосной.
«Ах, ну почему иголки колки?!»
Человек иголками исколот,
но кладёт иголки друг на дружку,
муравейник строя под сосной.

Муравей куда-то убегает.
Человек его едва поймает,
и опять поверх кладёт иголки…
«Муравей! Тебе я строю дом.»
Облака над морем набегают.
Человек прекрасно понимает,
если мама сладко обнимает —
время уходить.
И он с трудом
сдерживая слёзы обещает,
что когда он съест омлет и щавель,
что когда допьёт компот
и после
отоспит, как надо,
два часа…
Он вернётся
и тогда
достроит
муравейник —
дело-то простое:
на иголку класть ещё иголку.
Очень просто.
Через
два часа.
2.
Через два часа начнётся дождик.
«Мама, ну давай хоть на немножко?
Мама, я там строю муравейник.
Мама…»
Мама смотрит и молчит.
«Мама!..»
Мама смотрит и вздыхает.
Мама сына крепко обнимает.
Мама лучше всех: она не злая.
Просто вот вздыхает и молчит.

За окном закат опять пылает.
Как вчера, в обед закат пылает.
Да, в обед —
и всё-таки пылает…

Человек вцепился маме в бок.
Человек вцепился и судачит.
Человек не может жить иначе.
Раз решил построить муравейник —
значит должен,
и в кратчайший срок.

Дело в том, что накануне в полдень
кто-то незнакомый с палкой в полдень
муравейник уничтожил в полдень:
палкой разбросал, потом поджёг.
Он его сперва облил бензином,
а потом поджёг, облив бензином:
«Я живу в том доме с мезонином.
Я испробовал, что мог и что не мог.
Так случилось: некуда мне деться —
искусали моего младенца.
Чудо, что ребеночек не умер.
Искусали
до смерти почти.»

Так сказал он и развёл руками.
И ушёл он.
И развёл руками.
Вроде сбросил с совести он камень.
Или нет?..
Он всё равно ушёл.
3.
Щелкает будильник, отбивает…
дробь,
не дробь?..
Наш человек зевает.
Сладко так наш человек зевает.
Сладко так.
Его встречает сон.

Он счастливый, он пока не знает,
что такое «бьют» и «убивают»,
что война бывает, он не знает:
человеку нет ещё шести.
Ничего плохого он не знает.
До поры плохого он не знает,
(если только, что собака злая:
лает, если близко подползти).

Он лежит и строит муравейник.
Засыпая – строит муравейник.
И построит он его (наверное).
Не наверное!
Его построит он.
А ещё построит дом и город.
Он всегда найдёт построить повод.
Человек рождён чего-то строить.
Он не лишь бы кто,
а Человек.
Он не лишь бы разрушать и спорить.
Он сегодня под сосной у моря
так упорно строил муравейник,
он сегодня был на высоте.

Он на Мир глядит благоговейно.
Он достроит утром муравейник.
Зная, что на свете верно,
лёжа просто так на животе.

Ну вот всё и закончилось, Старик!..
Вчера слетел последний жёлтый лист.
Когда бы мог – я б не надел парик
на эту рощу. … Материалист
(пусть хренов). Да – всему приходит срок.
И правда в том, что лист слетит опять,
но может не случиться этих строк,
а может и случиться и впаять
в сознание вселенскую тоску,
а то наоборот – один кураж.
А лист себе готовится к броску,
как я к сезону снов и мелких краж.
Я, как карманник, пробую таскать
сам у себя восторги прошлых дней.
О чём стрекочет жилка у виска?
Украл. И?.. Не богаче, не бедней.
Старик, ты понимаешь – я постиг
законы бытия и тайны душ,
теперь назад мечтаю обрести
незнание, приняв холодный душ.
О, нет! Я не наивен. … Отрезвлён!
Я притворюсь начавшим этот путь,
и стану как бы равноудалён
от скрытых слёз и от желанья пнуть
сметённую листву… Да будет так!
На вид приняв условия игры,
листва лежит. В лесу ни ветерка.
Листва лежит – отчаянья бугры.