Виктор Голков - Пыль над городом. Избранное

Я всё живущее жалею –
Зачем оно уйти должно?
Зачем всю жизнь, вдали белея,
Маячит тусклое пятно?

Возникшая в пространстве голом
Дыра, прореха, полынья…
Зачем под плотным ореолом
Так жёстки круглые края?

Зачем друг к другу прижимает
Тела – свинцовой страсти ток?
Зачем душа не понимает
Души, как запад и восток?

Край неба светится лилово,
И тихо вздрагивает лист.
И тайный смысл всего живого
Мне в душу проникает, чист.

И всё – и жалость, и сомненье,
И стынущее естество,
Сливаются в одно биенье!
Биенье сердца моего.

Чем выше, тем круче и круче.
Как будто возникнув из мглы,
Тяжёлая, влажная туча
Лежит на уступе скалы.

Разрезала воздух, как лопасть,
Блестящего света струя.
И зев распахнувшая пропасть
Ощерилась, гибель тая.

Что явственней – свет или эта
Холодная бездна внизу?
Не знаю, не вижу ответа,
Царапая пальцы, ползу.

Но силы ничьи не могли бы
Разжать оцепление рук.
Горбатые, чёрные глыбы
Столпились, как люди, вокруг.

Кружится тучей мошкара,
Поникли листья тяжело.
Их в полдень зноем обожгло,
И ночью мучает жара.

Неистово горячий день,
Жужжащий, как веретено.
А ночью падает в окно
Звезда, как первая сирень.

И медленно стекает мгла,
И вижу я любой предмет.
И новорожденный рассвет
Глядится в стёкла-зеркала.

Трава, деревья, камни, скалы,
Вода – простые вещества.
Кто виноват? Я знаю мало
О том, чем жизнь моя жива.

Но слышал я травинки каждой
Глухой, торжественный мотив.
И в полдень утолил я жажду,
Лицо в источник опустив.

Так пусть же вдруг порою ранней,
Теряя чувства и слова,
Над родиной моей бескрайней
Взовьюсь, как палая листва.

Моряк, сжимающий штурвал,
Промок в своей одежде.
Седьмой, восьмой, девятый вал –
Конец любой надежде.

Хоть их услышала земля,
Но все молчат угрюмо.
Раздвинув рёбра корабля,
Вода достигла трюма.

Хрипела буря, как труба,
В глазах плясали блёстки…
Удар, короткая борьба,
Оторванные доски.

Дано бродягам под конец
Увидеть дно морское!
Благословен союз сердец
С солёною водою.

Уж лучше так – в короткий срок,
Чем на постели с хрипом.
На кости их зелёный мох,
Как снег зелёный, выпал.

Вплотную близость подступила.
Стыдясь, ты спрятала лицо.
Но договор уже скрепило
Простое, скромное кольцо.

И душу вытеснило тело,
Как будто чёрная вода.
Свершилось то, чего хотела,
Чего боялась ты всегда.

И от минуты настоящей
Спасенья не было ни в чём.
И тихо шевелился спящий,
К тебе прижавшийся плечом.

Здесь так же, как во время оно,
Смешалась сотня языков,
И расположена наклонно
Земля, зажатая с боков.

Горами, чьи синеют плечи,
А там, куда ни кинешь взгляд,
Единый пояс человечий
И пляжа пыльного шпагат.

Там женщин стройные фигуры,
Мужские сильные тела,
О камни бьющаяся хмуро
Волна морская приняла.

И хочет тонкий, сладковатый
Соблазн любви и красоты
Осесть на белые квадраты
И придорожные цветы.

Но привкус приторный курортный
Мешает, резок и остёр.
И с хрипом от морского порта
Отходит катер на Мисхор.

Где мостовые свет не точит,
С мертвецким отблеском свечи,
Где непроглядна ночь и ночи,
Качнувшись, не сомнут лучи.

Там только отраженье блеска
Былого- в совершенстве плит
И мастером забытым фреске,
На камне выложенной, спит.

Золотые круги на запястьях…
Это нужно, пока расплетаются пальцы,
И металл сохраняет смысл.

Это нужно, пока наблюдают глаза,
Что так жаждали всем любоваться.

Это нужно, пока не взлетела душа,
Уничтожив иллюзию “жить“.

А сон струился сквозь туман,
Ползли малиновые тени.
Как будто был единый план
Для всех – животных и растений.

В одно творение сложить
Все виды, все дела, все звуки.
И сладостное слово- жить!
Взойдёт из божеской науки.

Всё то, что смог произвести
Враз, а закат был фиолетов.
И удалось произнести
Все имена для всех предметов.

К песку прижатая мимоза,
Домов приземистый кортеж.
Террора вечная угроза,
Жара и плитки, цвета беж.

Кусты топорщатся упрямо,
Как всё, что выживает тут.
И голубая криптограмма
На вывеске – нетленный труд.

Вряд ли стоит удивляться,
Друг, когда за шестьдесят,
Что не вызовут стреляться,
А святым провозгласят.

Этот жаркий вечер летний..
Ты ещё не знаешь, друг.
Он – фактически, последний,
Уплывающий из рук.

А когда очнёшься вчуже,
После главного суда,
Никакой летейской стужи –
свет и райская вода.

Застыли деревья сухие,
Их тень, как огонь, горяча.
Свирепого солнца стихия
Ломает и рубит сплеча.

Здесь скоро загнёшься без фляги
С какой-нибудь мутной водой.
И плавно колышутся флаги
С таинственной синей звездой.

Старинная блажь мозговая
Искать и молиться велит.
И длится судьба роковая,
А сердце болит и болит.

Хотелось бы верить
– ещё пишу,
Но чувствую –
мне не хватает слов.

Ведь я –
стареющий человек,
Идущий, сгорбившись,
в никуда.

По выжженой
и слепой стране,
Где пальмы растут,
завернувшись в мох.

И полувысохший
эвкалипт
Бормочет мне –
ничего не жди.

Мы знаем издавна друг друга,
Навеки, наповал, вразнос.
Упрямо кружимся по кругу,
Устали от своих угроз.

Стрельба в упор – такое дело,
И вся страна уже тюрьма.
От взрывов небо помертвело,
И сотрясаются дома.