Виктор Голков - Пыль над городом. Избранное

Мороза нет, но лед не тает.
Покрыли трещины кору
Деревьев. Кажется, светает,
Туман редеет поутру.

Уходит ночь неслышным шагом
Туда, где мрак еще царит
Над буераком и оврагом.
А здесь уже заря горит.

И снято сонное заклятье
С природы – появленьем дня.
И тополя стоят, как братья,
Стволы друг к другу наклоня.

Свет рассеянный, зыбкий и блеклый.
Спят деревья, стволы наклоня.
Покрывает испарина стекла
В час рождения нового дня.

Он проходит обычный, рабочий,
По земле, незаметен и тих.
И сжимаясь в преддверии ночи,
Он похож на собратьев своих.

Краткий путь от рассвета к закату,
Вдаль со свистом летят поезда.
И огнем серебристым объята,
Загорелась ночная звезда.

Роща в осеннем убранстве –
Пышный и грустный наряд.
В сером застывшем пространстве
Клочья тумана парят.

Светится тускло и медно
Плотная леса гряда.
Скоро, растаяв бесследно,
Лето уйдет навсегда.

Листья, шуршащие сухо,
Воздух как будто седой.
Черная ива – старуха,
Сгорбившаяся над водой.

Пробегают мысли, как собаки, –
Стаями, а та бредет одна…
В этом сизом, хлюпающем мраке
Светятся, как лица, имена.

И внезапно различает зренье –
След звезды, косая пятерня.
И живет мое стихотворенье
На земле отдельно от меня.

Подбираясь полуощутимо,
Стелет стужа белый гололед.
И стучит судьба неотвратимо
Ставнями все ночи напролет.

Даль, покрытая туманом,
кочки, листья и трава.
Хоть оптическим обманом
Кажешься ты, но жива.

Неоконченный набросок –
Ни движенья, ни души.
Смутных мыслей отголосок
Нахожу в твоей тиши.

И негаданно – нежданно,
Влившись в белизну твою,
Вижу суть, что безымянна,
Спит у сердца на краю.

Пытаясь скрыться от дождя,
Друг к другу листья прилипают.
А капли хлещут, наступают,
Как грабли, землю бороздя.

Они текут, ползут, летят,
И я уже смотрю сквозь воду
На эту мутную природу,
На этот беспросветный ад.

Кто день от ночи отличит
На клейкой и размытой суше?
И все сильнее, резче, глуше,
Как ливень, в сердце кровь стучит.

Прорасти – непростое слово,
это корни пустить в гранит.
Песня вольного птицелова
и в железном мешке звенит.

Как барак из нетесаных бревен,
оцепленье бесформенных туч.
Перед веком ни в чем не виновен
золотящийся солнечный луч.

Даже если он сделал прекрасным
совершенно бессмысленный хлам.
И в своем ослеплении страстном
разорвалась душа пополам.

Тумана матовая просинь
Лежит у поля на груди.
По черствым комьям в эту осень
Не били долгие дожди.

Она до старости бездетна,
Всю жизнь чего-то прождала.
Сухая горечь незаметно
На облик осени легла.

Нет, с плеч суму уже не сбросит,
Ведь юность не возьмешь взаймы.
Лишь ветер до нее доносит
Дыханье тяжкое зимы.

Сдавило землю костяком,
Она промёрзла до средины.
И веток сморщенным венком
Обезображены седины.

Кусты, кусты, кусты, кусты
И сучья, острые как гвозди.
И нависают с высоты
Ворон чернеющие гроздья.

На стеклах ледяная пыль
Как голубая поволока.
И выпучил автомобиль
Свое серебряное око.

Хочу я быть травой зеленой,
Растущей из самой земли.
Упрямо, слепо, исступленно,
Хоть тысячи по мне прошли.

Ни вечных тем, ни острых граней,
Ни истин, отроду пустых.
Хочу я не иметь желаний,
А быть простым среди простых.

Пусть человек свою кривую
Дорогу назовет судьбой.
Я полновесно существую,
Не видя бездны под собой.

Как, ночь, ты быстро пролетела!
Я утренний встречаю мрак
Лицом к лицу. Дрожит все тело,
Рука сжимается в кулак.

На стенах – скрещенные тени.
Как тускло фонари горят,
Как неразборчиво сплетенье
Деревьев, выстроенных в ряд.

Включился мозга передатчик,
Неважно греет пальтецо,
И думает ноябрь – захватчик
Замкнуть промозглое кольцо.

Случается по – всякому, друзья,
допустим, я ушёл от забытья:
мой труд висит в картинной галерее,
солидно и торжественно старея.

Отбросив тень на лаковый паркет,
скользит глазами по нему эстет,
и равнодушно замечает кто – то:
что говорить – прекрасная работа.

А может быть, хоть был я нужен всем,
мой современник оставался нем.
И мне дышать свободно не давали,
но не был я шутом на карнавале.

И только после моего конца
сказал я всё от первого лица.

А может был забыт я потому,
что я не стал известен никому.
Хоть ощущал я некую бескрайность,
но не дала раскрыться мне случайность.

И мой полёт – высокая игра !
добычей стал помойного ведра.

Тот был известен, этот был забыт,
кто их рассудит, их объединит?
Кто сможет сердце оценить живое,
предотвратить явленье роковое,

и чей дойдёт до нашей сути клик:
не родился, а всё – таки велик !

Свершилось вдруг какое-то движенье,
какой-то крен, не более того.
И я в себе увидел отраженье
истории народа моего.

Его тягучей, безысходной песнью
за сотни лет, за долгие века,
как оказалось, был наполнен весь я,
хоть я не знал родного языка.

Но я был тем, кого оклеветали
за изначальный, невозможный грех.
И если ткань истории латали,
я был заплатой для её прорех.

Я – Герша внук и правнук Мордехая,
крупица их потухшего огня.
И песнь тоски, тягучая, глухая,
на волю, в жизнь струится сквозь меня.

Было жарко, не зная откуда напиться,
На земле я увидел следы,
И из круглого козьего выпил копытца
Перемешанной с ядом воды.