Лариса Захарова - Мера любви. Избранное

Нет, воскресение из мертвых – не легенда,
А истина великая войны,
Как мост соединяющая годы,
Вселяющая веру и надежду.
Да, молодые, пали вы геройской смертью,
Чтобы воскреснуть жизнями живых.
Все продолжается, все движется и дышит;
И несколько десятков урожаев
Дала многострадальная, святая,
Напоенная кровью и слезами,
Взрыхленная снарядами земля.
Для нас, ровесников, вы – близкие, родные,
От плоти плоть, от крови нашей кровь.
Но поколенья, выросшие позже,
В естественном для юных эгоизме,
Бывает, слишком заняты собою,
Работой, отдыхом, делами и любовью,
Чтоб сердцем чувствовать, понять и оценить
Ваш подвиг так, как матери и жены,
Что пережили вас – и все еще живут.
На юных не рассердитесь.
За эту их беспечность
На фронте пали вы.
Но словно сгусток
Энергии, что с небывалой мощью
Пружиною спрессован в атомном ядре,
Так Вечность силой слез, беды и скорби,
Сжимаясь, превращается в минуту,
Ей равную по боли и значенью,
Ту самую, важнейшую в году,
Когда стихают люди и машины,
И стар и млад одной объяты болью
В отсветах скорбных Вечного огня,
Когда, в тоске заламывая руки,
Рыдает овдовевшая планета
И обнажают головы потомки…
Минута молчания…

Для меня война – не легенда,
Давней ставшая стариной.
Не по книгам и кинолентам
Познакомилась я с войной.
Для меня она – боль утраты,
Кровью политая стезя.
Это – оба погибших брата,
Невернувшиеся друзья.
Снег покрывшая черная копоть,
Наших раненых скорбный вид,
И изорванный в клочья локоть,
Что на жилке одной висит.
Потому пришла не туристкой
В город подвигов и наград,
Где мне дорого все и близко,
В героический Волгоград!
Здесь когда-то, совсем обессилев,
Утопая в крови от ран,
Защищали, как всю Россию,
Сталинградцы Мамаев курган.
Погибали во имя долга,
Чтобы, Родина, ты жила.
Покрывала красная Волга
Красным знаменем их тела.
Подвиг их не прошел бесследно,
Откатилась вражья волна.
Историческая победа
На Мамаевом рождена.
Плиты мраморные по кручам
Возвещают нам о былом.
Стал сильней курган и могучей
От героев, зарытых в нем.
А имен здесь – такое множество…
Плачет сердце, лишь словом тронь.
Породнившись своей похожестью,
Мы обходим Вечный огонь.
Пусть идут сюда не молиться —
На колени хочется стать…
И с мечом в поднятой деснице
Охраняет покой гробницы
Дни и ночи Родина-мать.

Нам всем давно уже за шестьдесят.
С годами шире временная площадь.
«То было двадцать, тридцать лет назад» —
Для нас сказать становится все проще.
Жить довелось мне в те же времена.
Хоть рядовая я, не с пьедестала,
Но щупальцами спрутьими меня
Война, как вас, в моем дому достала.
Фронт налетел и был со всех сторон
Вокруг избы – частички всей Отчизны.
Двух похоронных похоронный звон
Пришел визитной карточкой фашизма.
Я не солдат. Но каждый обелиск
Вчеканен в сердце – крепко и надолго.
Ведь не снаряды с воем взорвались —
То детство разлетелось на осколки.
А женщины, нарушив естество,
Свершая над природою насилье,
Под сердцем не ребенка своего —
Куски железа рваного носили.
Войны солдаты!
Я еще тружусь
И помню ваши подвиги всечасно.
И я уж тем, любимые, горжусь,
Что к вам была по времени причастна.
Горжусь своей причастностью, поверьте,
К тем временам, где был и меч и стих,
Где каждый вздох, и помысел, и миг
Дышал геройским подвигом и смертью.
Конечно, жаль, что я не молода,
Но не хотела бы начать все снова,
И никому на свете не отдам
Той памяти о юности суровой…
Но жду, чтоб наступили времена,
Когда не будут воевать солдаты
И будут знать потомки, что война —
На мраморе погибших имена
Да вы, друзья, – живые экспонаты.
Все меньше вас, но каждый – великан
И мир от войн собою заслоняет.
Примите благодарность на века!
Пред каждым из последних могикан
Мы низко-низко голову склоняем…

Этот холм и сосна.
Мы встречаемся снова,
Как это бывало лет сорок назад.
Под холмиком этим, под этой сосною
Зарыт неизвестный советский солдат.
Три дня и три ночи недвижно лежал он
На рваном от пуль черно-красном снегу.
Я, помню, девчонкой его увидала
И никогда позабыть не смогу.
Шел бой девять дней. Грохотали разрывы,
И пули визжали… Строчил автомат…
Как плакали все мы, встречая родимых,
Своих, долгожданных, любимых солдат!
И каждая баба смеялась и выла,
И счастье и горе у всех на селе…
И часто, бойца опуская в могилу
На им отвоеванной нашей земле,
Мы так и не знали, кто был этот воин…
В карманах шинели – как есть ничего.
Роняла сосна опаленную хвою
На неподвижное тело его.
На братских могилах стоят обелиски,
Куда мы цветы отнесем по весне.
Могиле родной мы поклонимся низко
И «Здравствуй!» приветливо скажем сосне.
На холмик глядит она с прежней любовью.
Пусть дождь заливает и солнышко жжет,
Но, руки ветвей заломивши по-вдовьи,
Могилу солдата она бережет.
Скорежился ствол ее, в горести замер,
Но ей ли забыть о минувшей поре?
…Все плачет сосна золотыми слезами,
Что каплями стынут на темной коре…

Четыре года воевала
Войн не желавшая страна.
И лет с тех пор прошло немало…
Для многих все далеким стало:
«Тыл», «фронт», «бомбежки»
и «война»,
«Фашизм»,
«сожженные деревни»…
Но жив тех дней немой укор:
Под Ленинградом, в парке древнем,
В бомбежках ранены,
деревья
Стоят в повязках до сих пор.
Пестрят бессчетные заплаты —
Длинны, овальны и круглы…
И словно требуют расплаты
Петра видавшие когда-то
Многострадальные стволы.
Когда дневные стихнут звуки,
Скрипят и стонут в тишине
Они, познав людские муки,
Воздев израненные руки
С немым проклятием войне.

Добры все, слишком веселы,
При встрече с ним не хмурятся,
Ему почет и пенсия,
И помощь от тимуровцев,
И в жизни многоликой
Он с нами – каждым чувством,
Приученный не хныкать —
Как высшему искусству.
И вроде всем доволен,
В делах видна сноровка…
Судьбу своею волей
Скрутил он, как веревку.
Но и ребята круты,
Хоть помогают много:
Ведь путь до института —
Не торная дорога.
Промолвят среди прочего:
– Поете замечательно!
Потом – «Спокойной ночи вам!» —
И щелкнут выключателем.
И он один останется,
Вторичной тьмой окутан,
И на часы оглянется,
И слушает минуты,
И тяжко, как с веригами,
Возьмет стихи поэта —
Нечитаную книгу,
Как песню, что не спета,
Что яркой, алой, чистой
Забрызгана капелью…
Нашли ее танкисты
У сердца под шинелью.
Теперь – вся в пятнах, ржавая…
Писателю не снилось,
Что книги содержание
Еще обогатилось,
Что образами, мыслями
На кровь она испытана,
Была она дописана —
Осталась недочитанной…
Не довелось ей выстоять,
Был путь ее недолог…
В глаза и книгу искрами
Рассыпался осколок…
А может, лучше в сердце бы
Попасть ему, зубчатому?
Эх, знать бы, насмотреться бы
На зори и закаты,
На чьи-то очи ясные…
Но где-то на сетчатке
Лишь танки паукастые
Последними впечатаны.
Очками скрыты раны.
Не стала жизнь меняться.
Ему под той охраной,
Как прежде, восемнадцать.
Под тенью стекол черных
Нельзя ему согреться.
Но как стучит упорно
Его живое сердце!
И своего добьется —
Большого, настоящего!
Оно не ошибется,
Оно ведь, сердце, – зрячее!
Шепнет: «Уйми печаль ты!
Свою тревогу брось ты!»
Незрячий по асфальту
Постукивает тростью.
Проходит незаметно,
Не любит охи-вздохи…
Простой шагает смертный —
И памятник эпохи.