Наталья Метелица - Мокрый свет. Любовь: нежность и провокация

А женщина не в счет?.. Какое право
У женщины в страданиях любить?
И птицей быть – безрукой и безглавой,
А все-таки над памятью парить…

Забыть вчера? Как будто не ломалось,
Не разбивалась вдребезги заря…
И вместе с кожей стянута усталость,
Вчерашнее свое благодаря.

Там только шрам. Даже красивый. Гляди.
Будто зверь любимый случайно задел. Зализал потом. Умер.
Раны сплелись в весенние цветы.
Как-то даже и не к лицу: цветы – на дуре,
Что не верила, что будет так.
Снова ходила босиком по дому.
Душа без шарфа. Чисто на губах.
Доверяла первобытному и живому.

И притаился. Ждал… Когда совсем ручная.
Когда мои руки кормят – чтобы из твоих есть.
А потом будто и не было ни конца, ни начала.
Не было. Не будет. И даже не «сейчас» и не «здесь».

Потому что если поверить в реальность,
То никакой шарф не укроет, носки не согреют.
И я даже не плакала. До слез смеялась.
Все цветы не весне – суховею.

Уже иначе губы ищут радость,
Улыбкой расплываясь на лице,
И если ждать – то по привычке гадость
От лицемера или подлеца.

Надежда уж наивности стыдится,
И, скинув ризу веры от потерь,
Она летит как раненая птица,
Освобожденная от всяких вер.

Любовь не знает постоянства страсти —
Меняется, как платья в летний зной.
Кипи, июль! Я рада одеваться
В другое платье – для души покрой.

Прохожий удивится очертаньям
Когда-то слишком юного лица,
И платье смять захочет на диване
Очередной во званьи подлеца.

Всё пахнет встречей. Мне дожить нужней,
Чем драгоценность примерять деревьям.
Пошли дожди – дождливее дождей,
И тени хризолитом вдоль по стенам.

Когда придешь – всё бросится к ногам,
Осенним листопадом станут стены.
Но почему назло моим стихам
Опять приходят рифмою измены?!

Ты не придешь. Там, за окном, пронзенным
Скупым, но острым светом ноября, —
Иная жизнь, иных огней бутоны,
Иных деревьев соки да кора.

И с ними ты. Чтобы теплее осень.
Чтоб листопад твоих вчерашних клятв
Обрушил на меня беду, вознесся, —
И вот тебя иначе называть
Да величать в свободном пустозвонстве,
Что не чета великой тишине.
А знаешь, у меня ведь даже злости
Закончился запас назвать…
Свинье
Дай верный свет огней и переливов —
Она изгадит рылом чистый мир
И возлежит в помоях да счастливой!
Как мне лишать тебя такого счастья!
Пир!!!

И что бутоны те? Деревья, соки?
Что те огни, что так тебя влекли?
Отпировал.. божественный, высокий,
Парящий выше страждущей земли?

Ну, каждому свое.. А я земная..
Здесь и не спят, и умирают здесь.
Зато я на земле всегда узнаю,
Кто будет рядом, когда пить и есть
Я не смогу в бреду больного жара,
Когда изъест меня ночная тля
И стану некрасивою и старой,
А он подарит снова зеркала, —

Как будто для него я десять жизней,
Как будто на земле живут мечты,
Одетые душой моей капризной,
Но светом, что не ведал, темный, ты.

Ты неволишь – и сладко,
и грязная…
Задыхаюсь от тысячи вьюг!
Ты согласен.
И я согласна.
И не важно,
кто враг,
кто друг.

Разломалась, как ветка мерзлая.
Распоролась душой на разрыв!
Месяц бросил крылатые вёсла,
До любимой своей
не доплыв…

Полетели не щепки,
не косточки…
И не радостью, и —
не бедой…
Просто нынче судьба мерить досточки,
Сколотив мою смерть
высотой.

Стану выше свободного месяца!
Вырву крепкими ветками боль!
Даже вьюжная
куролесица
Душу выметет —
словно пол…

Стану чистая и высокая!
Не невольная.
Светлый вдох.
Но уже – без тебя.
Одинокая.
Здравствуй, воля, —
без рук,
без ног!..

Я разная – как мир, стучащий в окна
То листопадом, то дождем огня,
То вьюгой – неуемной и жестокой,
Напоминающей меня!..

Да, – разная!… но все мои ненастья
И распогодившиеся мечты —
Ничто без твоей нежности и власти,
Которые безвольны, холосты,
Когда в том королевстве – себе праздник
И наказанье горькое… Давно
Себе и подданный, и повелитель властный,
И расточитель праздных снов!..

Кто ты такой – без той любви покорной,
Что ждет тебя, покорности уча, —
И ускользающая в берег скорбный
И небо для двоих – глоток луча!

Мы можем быть любыми… Но любимым
Дороже быть, чем тешить гордый нрав!
А ветер бьет дождем в родные спины,
Кто нас прикрыл, второю кожей став!

Один лишь час. Ты дольше вряд ли мой.
Простое – наитрудное словами.
В молчании мы ближе. А зимой
Всё тайное, оставшись под снегами,

Уснет, как до весны уснет любовь,
Твоя – мужская, грубая, простая.
Моя – как миллионы молотков:
то строит;
то всё рушит;
то латает…

Я так тебя берёг!..
Не целовал —
когда болело что-то ниже,
Чем я есть сам, душою окрылен!
Не отрывал тебя от твоих книжек
И не будил твой ранний полусон…

Не прикасался —
когда ты богиней,
Одетой в бесовскОе неглиже,
Входила в мою спальню!.. Сумрак синий
Ложился в твои волосы… На шее
Дрожала жилка, уходя в желанье,
Поющее под грудью в жемчугах…
И я шептал тебе: «О, ложь…
о, тайна…» —
Не унося в порок свой на руках!..

Берег тебя!.. —
Чтобы стыдом развратным
Не стать твоей расплатой за венец.
Ты девочка моя. Истома. Лада…
Как мог испить той святости, подлец?!

И удивился —
когда долго утром
Я ждал тебя у прозы жарких плит.
И – не было тебя!.. Нет, – я не хмурый,
И не с упреками, и не сердит
Бежал в твой мир – будить тебя от снов,
Не прикоснувшись к хрупкости прозрачной
Твоих уснувших на заре стихов
И не дописанных вчерашним.

И удивился —
больше, чем испуган,
Вонзив свой крик в божественный завет:
КАК ты могла разбиться, если руки
Мои не трогали твой чистый свет?!

Я так тебя берег!..

Слова… слова…
Насмешники театров, —
Когда МОЛЧАНЬЕ тягостно двоим!
Когда ОНА другим вздохнет украдкой;
Когда ее позор ИМ не любим!..