Наталья Метелица - Мокрый свет. Любовь: нежность и провокация

Он – это ствол, она – его ветки,
Он – это корни, она – это дождь,
Он – это сердце, она – ему клетка,
Пусть и грудная – укрытие все ж.

Он – это праздник, она – это будни,
Он – это утро, она – это ночь,
Он – в кабинет, она – снова на кухне,
Он – это лист, она – его почерк.

Он – это нож, она – это масло,
Он – это хлеб, она – это соль,
Он – это холст, она – это краска,
Он – единица, она – ему ноль.

Он – верный пес, она – его кошка.
Потом поживут – и смена ролей:
Она его дома ожидает с окрошкой,
А он Камасутру внедряет НЕ С НЕЙ.

Он – это вдох, она – это выдох,
Он – это знанье, она есть вопрос.
Он – это скорость, она же – в молитвах,
Чтобы себя он живым ей привез.

Он – это почва, она – это розы,
Он – это зренье, она – это слух,
Он – это гребень, она – это косы,
Он – это бог, она – его друг.

Он – это Мастер, она – Маргарита,
Он – это поиск, она – его цель,
Он – это сила, она – ею бита.
Он – соловей, она – его трель.

Он – это нота, она – это песня,
Он – это строчка, она – это стих,
Он и Она: хоть и сложно, но ВМЕСТЕ!
Как же появится жизнь без ДВОИХ?!

Он – это краткость, она – бесконечность…
Вот почему этот стих ей прервать
Так нелегко, как прервать саму Вечность.
Но УМ замолчал – и РУКЕ не писать.

Ты как внезапный летний ливень
В моем иссушенном саду,
И жажда моя на виду
И взгляд теплее и красивей

В твоих объятиях дождем!..
Ударом влажным по ресницам
Ты открываешь миру лица
В театре лживом и чужом.

Я ненавижу. Но себя —
За ту зависимость от ласки,
Что мне чужая в чьей-то маске,
Но вдох родной – когда твоя.

Стою одна средь тысяч капель —
И уязвима, и жива…
И кроной бьется голова,
И корни напоил… ограбил.

Ты – ненадолго. Вылить долг
Земле, печальной от истомы
Июльского солнцеизлома,
И оборвать смертельный ток

Искусством мокрого покрова,
Что по законам не земным, —
И так понятно молодым,
И так прощально в миг суровый…

Потом уйдешь… Дождем чужим
Искать чужие губы в листьях
И в чьих-то ветках руки, кисти —
Тех, кто остался молодым

И долго буду я молить,
Раскинув руки полюсами,
Ростком, деревьями, лесами,
И заклиная небо:
– Пить…

Мне твой смех – точно россыпь в поле.
Пахнет летом. Парит звездой.
Я забыла, что нынче гастроли
У осенней поры. Листьев зной
Заливал мою душу напрасно —
Всё тебе: и внимающий слух,
и распахнутый взгляд кареглазый,
и душа – из протянутых рук!

Вся тебе: в летнем ситцево-юном —
И в блистательном шике мадам,
Чьи морщинки дрожат, словно струны,
Что рассыпали листья к ногам.

Не скажу, что люблю,
не скажу, что забыла.
Тянет прыгнуть – поверить, что смерть —
для других!
А на дне —
закипают сердито чернила —
Словно выдоен намертво каждый мой стих.

Я бы рада тебе на краю – как в начале.
Я бы даже любила – когда б не жена.
Так – чтоб даже столы в твоем доме скучали,
Ожидая, когда их погладит спина.

Чтобы буква твои – твоих
стихоТворений
Убегали из слов – чтоб искать мои сны!
Я б вливала себя в твои рифмы и
вены
И текла грешной лаской вдоль сильной спины…

Я тебе не сказала.
ЗАЧЕМ тебе правда?!
Правда – это что голубь, разбитый в окне!
Я тебя всегда жду.
Я тебе всегда рада.
И забуду забыть.
Как и ты —
обо мне.

Это было почти желанное —
Увенчать гордый нрав расплатою.
Звёзды рухнули вниз каратами,
Стало всё дорогое – но странное…

Где была моя речка тихая —
Камнепад драгоценного холода.
И не прожито, и не молодо,
Что дразнило когда-то интригою.

И стою посреди чужой роскоши.
Сердце выронить камнем – и в пору бы
Для чужого ларца да коробу,
А вокруг и не стражи – а сторожи…

Тут темно. Лишь стены голые.
Коридоры без конца.
Лампы съели свои головы.
Мир без слуха и лица.

Двери бьются грудью раненой.
Крыша капает на мозг.
Каждый шаг мой стал как жадина.
Ноги скрючены в вопрос.

То в душе твоей потеряна…
Под колючею уздой
Стих любимого Есенина,
Что укором надо мной.

Стены красила в небесное.
Пол засеяла в поля.
Свет лучами зорь развесила.
Крыше – латку в полкрыла.

В двери – пухом майской душеньки.
(Зуд считал мой каждый шаг.)
Все вопросы – как послушники.
«Аллилуйя» на губах.

А темно… Чужою правдою
Не сложить – душа с душой.
Ты не рад мне. А я рада ли?
Май отвьюжился. Ушел…

Ухожу я в двери красные.
Заплетусь венком невест.
До чего любовь опасная:
Путь – один, дорог – 106.

Звук о звук искорежен мыслью.
Где-то плачет сиротский слог.
Как же Вы мне теперь ненавистны
В этом запахе чуждых дорог!..

К переносице – брови чужие,
Рот улыбкой чужою кровит,
И слова – из чужих сухожилий,
Где чужое своим не болит.

Хрустнет… Там, за окном, – два ветра
В слуги верные шли в бурелом.
Стали тесными все километры,
Если двое – не значит вдвоем…

Нет мне слов. Отпустила на волю —
Не чернить их в чернилище рта.
И глаза закрываю… С тобою
10 глаз мне – родней слепота!

Слух умножь на десятки поверий
И доверий наивных сердец —
Я уйду в тишину, чтоб потери
Не кричали в два голоса. Здесь
Я одна. Безопасно. И пусто…
Для глухих – скошен шёпот росы.
Для слепых – звёзды счастья не бьются,
Проливая рассветную синь!
Звук о звук не корежится ложью.
Слог не ищет пристанище слов.
И никто на тебя не похожий
Для ослепших, но любящих снов…

Я шла, тебя пронзая острым словом
И разбивая голос, как бокал.
Вместо осколков, ты поставил новый
И молча из бутылки наливал.

Я шла, всю злость свою вгоняя в пальцы,
Чтоб камнем разнести твоё лицо!

Я подошла… И так поцеловаться,
Прощая, захотелось с подлецом…

Не приходи туда, где одичала
Моя душа, не знавшая тебя.
Я говорила час. И два… Но мало,
Чтоб объяснить… В падении столпа
Не слОва власть. Не слову оправданье.
Но в тишине – бездарен праздный слух,
И все равно: стозвон или молчанье —
Твоим ушам, когда ты сердцем глух…