Андрей Драгунов - Past Continuous Tense. Избранные стихотворения

Холодный песок и гряда камней
за курортной зоной, брошенный зонтик.
Причудливая игра теней
босоногих подруг. Купальный бантик,
полоска под ним – куда белей
потолка в гостинице и квартире…
На горизонте парусник тем сильней
разрушает зренье, чем он унылей,
чем он постылей…

Я иначе представлял себе твой город,
жаль, что снегу навалило слишком много…
Сорок лет существования в убогом
месте – слишком далеко от неба,
как в романе, где герой уже не может
покидать самостоятельно деревню.
Бабушкино тихое: «Быть может…» —
все кружится стрекозиной тенью
прошлого немого, в окружении
окон, детских тапок, светотени…

1
Встреча снова – тихий звук по-русски
под бесцветным небом с белым хлебом
облаков, означенная узким
смыслом путешествия и бегом.

Если верно, что бумага это стерпит,
что точнее было бы – и это,
то желание остаться в этом свете
посильней желания атлета…

2
Скоро осень. Солнечные зайцы
в Рай ли, в Ад ли – новое знакомство
с небесами, оставляя пальцы
клавишам в пределах солнца,

солнечной системы, проще – круга.
Описание словесной непогоды —
суть вещей в опровержении юга
севером – все дальше год от года

3
и заметнее. Слова лишь на бумаге
смысл имеют – в двух словах о прошлом.
И при встрече – Как там, в Магадане? —
все метёт? – все разрешив вопросом.

Все метёт… В родных своих болотах
дальше носа иногда не видно,
оставляя память… Каково там
с этой памятью – не слишком длинно?..

Так начиналась чужбина: с постели, с чужой кровати…
Руки в последней муке – не обмануть себя.
Так оставался образ с детства знакомых понятий
в лавке, набитой плотно буквами для букваря.

Так оставляют женщин – поздней, ночной, унылой
осенью – больше жеста первой земной листвы.
Так жмутся в судорогах или с последней силой —
и ни ошибки больше этой земной души…

Так фонари в подъездах, не уступая свету
бледной луны, набухнув от наступленья тьмы,
слепнут, оставив лепту
в ваттах своих подъезду, как оставляют сны.

Так затихает город в листьях бумажных тонких
точками за возможность не зажигать огни
ночью. В сплошных потемках
за городской стеною – здесь остывают дни.

Так за последней строчкой стихотворения – больше
только окно с возможным видом на старый дом
или на градусник, в общем:
крыши, заборы, трубы, лампочки… металлолом.

1
Когда наступает лето в краях, увы,
не знавших до толи света и синевы
неба, тем паче воды —
речь застывает в своих громоздких: «Ну надо ж,
это все же случилось…» – такая залежь
красноречия с суммой вещей, к тому же —
это больше «ах» в заботе о муже.

2
Пыль ложится на вещи, теряя свойства,
вызывая не радость, но уже расстройства
с мокрой тряпкой, в руках святого семейства.
Летний полдень. Город куда пустынней
поля боя в одной азиатской пустыне,
в местности, помнящей казни хана
в полдень на площади. Бездыханна…

3
Время проворнее в летний полдень.
Муха бьётся в стекло. На полдник
кисель, печенье и рисовый пудинг.
Лето в городе… Пляжи полны вареных
голых тел и, слегка, соленых…
Воздаётся должное смыслу воды в стакане,
в луже, в озере, в океане.

4
Ветер жжет. Люди мрут, как мухи,
не разжимая при этом руки
своих любимых и, не снимая брюки…
Полдень. Потные шляпы, кепи, панамы,
тонущие, как войска США у берегов Панамы,
в остатках листвы, в соленой воде океана…
Я сижу, пью чай на краю дивана.

Не воскресить утраченную радость возможной встречи. Или переписка —
та тонкая, оставшаяся малость последней речи адресату – близко.
Стовиденный – за счастье не игры реальной жизни – дальше «ниоткуда»
игра теней – последствия игры в ещё возможном варианте чуда
и времени. За недостатком лет, но чаще места и в одном из лучших
всех проявлений, даже, слабый свет становится тяжёлый и гнетущий…
И за возможность знать, что не умру ещё в одном не спешном и холодном
году зимой – лишь облака, игру, чью угадать почти что не возможно,
да извещение с коротенький рассказ в истёртом распечатанном конверте,
и океан, что будто в первый раз не получил известие о смерти…

До поздней осени, до пригоршней листвы,
до шахматной игры за чашкой кофе —
еще дожить. До радостей зимы
в своих краях под сенью длинных сосен.
Дожить до снега или до любви
поволжских улиц, на которых больше
разбитых стекол – рыбьей чешуи,
чем слов в почтовых ящиках —не больше…
Дожить до перехода в календарь
родных имён, до первой непогоды
в словах и жестах – первое в словарь,
второе в жизнь, что меньше год от года..
Дождаться снова лета и в один
из дней погожих переехать к югу,
границе, к морю. Северных равнин,
оставив даль, простивши всё друг другу…

Следы заметёт и не будут заметны следы,
и бабочка крыльями в белое, нитка в иголку…
Последнее чудо осенней замёрзшей воды —
декабрь под ногами – несут новогоднюю ёлку.

Кофейная гуща гаданием и вне игры —
на белое блюдце и дальше на скатерть с цветами,
на бабочку в белом. И больше холодной воды
в реке подо льдом, до которого только руками.

Зачерпни рукавом той чернильной воды и петровских камней из Невы,
или брось напролом уходящие дни, уходящие дни и огни.
Из почтовых оставь лошадей… Голубей – распусти на каналы, мосты.
Биржевой Колизей – собери, собери: по картинкам, открыткам – в горсти.
Опиши облака и ненастные дни Петербургских времён и дождей,
и в чернилах листвы навсегда сохрани голубиную длинную тень.
А ещё опиши Александровский парк, листопад и прохожих следы
по заросшим аллеям, к которым назад лишь круги Царскосельской воды.

Чаинки на дне скорлупы разговорчивей гущи кофейной,
гадательной в блюдце с каёмкою не золотой.
Табачная горстка в бумаге дымится и тлеет
над чашкой кофейной и над стаканом с водой…
Не узнанный утром пейзаж придорожного леса:
холмы в окруженьи реки, придорожные камни —
разрушенный слог – и для рифмы: отсутствие беса
в словесной игре, как из дома – дорога и ставни —
отсутствие дома. Чаинки осадком на дне,
в руках, точно иней, но я не берусь разобраться
в рисунках судьбы, как в рисунках на зимнем стекле,
с которыми жаль, но приходится мне расставаться…