Ирина Листвина - Прогулки вдоль линии горизонта (сборник)

Коротким было гадание,
и карты прочь со стола.
…
– Что ж, жги-говори, как сами мы
живём – была не была!

…А останутся – письма редкие
и сквозной календарь в ноябре,
так, листки в линейку, в клетку,
да дождик на дворе…

Вдруг, узнав, кто я в самом деле,
уступлю я и стану – тенью,
вдруг, узнав это, Боже правый,
я погасну. И стану – вами.

Ведь всё это вам не страшно,
вы завтра станете старше,
между раз, два, три – и четыре
нет ночных пустот в вашем мире.

Только (всё-таки, может быть,
и не сдаваясь)
выход есть из судьбы и тоски —
открывать дверцы душ
не ключом, а словами?
С чёрной лесенки ль,
с красной строки.

Мне в этом зеркале видны
И днём туманные огни.
На этой комнате печать,
Волна стоячая, печаль.

Шаги на потолке дрожат,
И вещи, выпрямясь, лежат.
Слегка вибрирует стеллаж,
Не смея выбрать звон стекла.

А сквозь окно в упор на дверь
С упрёком смотрит странный зверь.
Он видится иль снится мне,
Нечёток силуэт в окне.

И светлый дождь, и сизый страх
Лохматятся в его глазах.
Не может он вернуться в лес.
Дрожит и меркнет лунный блеск.

Породы – голубых ужей?
Кентавров скифских мятежей?
Левиафанов? Синих птиц?
Он затаился и притих.

Но он – один из стаи… той,
Что исстари звалась мечтой.
Кому – каёмкой голубой,
Кому – слепящей чернотой:

«В изломе молнии – внемли —
Есмь угол неба и земли!»
…

…К кому – дождём звенеть в окно
Протяжно, гулко и темно.

Постылым стал асфальт дорог
и пыльным – лоск зелёный листьев.
Так мне приснился городок,
куда с пути так просто сбиться.

Там ярмарка, там все кричат,
и мой двойник, что канул в воду:
«Кому нужна – всего на час —
моя бессрочная свобода?»

К нему подходят. В первый раз
глаза – две капли небосвода.
«Жаль, что не будет вам как раз
шар-балахон моей свободы.

Она по мерке им да мне
(врождённая ли,
с ней мы сжились?),
но в гулком этом полотне
мы для других – уже чужие.

Да, ворот глух, а платье – нет,
что хочешь в нём, летай ли, плавай.
Как в мешковине – тьмы плотней —
смешно барахтаться, не правда ль?»

Вокруг – свист, брань. Гремят, орут,
змеятся, содрогаясь, трубы,
за души дёшево берут,
в улыбках лопаются губы.

Обмены-мены без конца,
и нет черты – хотя бы зыбкой —
в куске всеобщего лица
с разорванной, как нить, улыбкой.

Подходит странный человек,
глаза как выбитые донья,
косой пергамент жёлтых век.
Он склеит лаком мне ладони.

Углом положит их на грудь,
а ноги вытянет, как палки,
уж головы не повернуть
на клейком кукольном прилавке.

Мой балахон срывают – р-раз! —
царит иная в морге мода.
…Тракт, рельсов гул, последний час…
Владимирка… вагон «Свобода».

Только б не ведать, только б забыть
В слове голубить – слоги «убить»,
Призвук презренья – в слогах «призреть» [10]  Призреть, призревать – дать убежище, приют (отсюда старинное Дом призрения). ,
В участи, чести – не слышать «учесть».

Крепки ли мы на земле, когда
В родине громко слышно – «орда»?
Если я мыслю, значит, жива?
Если я плачу, значит, я есть?

Или – плачу за то, что живу,
Промыслом, хлеб мне дающим здесь?
Мир растворяется – вширь ли? На нет? —
В круге зрачка ускоряется свет,

Нам остаётся осадка ночлег
В вольноотпущенном русле реки.
Известь в ручье, в глине соль и вода,
В изнеможенье распада и льда

Дождь, снегопад и зелёный побег,
Вьющийся, вечно витающий снег…
Господи Сил и Боже Любви,
С чем мы смесили
слоги Твои?

Явь – водопад, гроз – светотень
Слоги Твои, Отчая сень.

В глухом городке, на эстраде дощатой
стоит человек, улыбаясь печально.
Но руки уверенно держат улыбку,
летящую бегло, зеркально на скрипку,

(созвучные смыслы скрывая и знача,
то прячась, то вглубь что-то яркое пряча).
Без умолку солнце колеблется, льётся,
так вдруг с потолка паутинка сорвётся —

на каплю, что в тёмной водице смеётся.
И вновь безустанно прядётся и вьётся,
а тени стрекоз пропадают в колодце.

Глухой городок в носорожьих сугробах,
далёко в снега убегает дорога.
Чьё сердце стучит всё короче и глуше,
ритмичному току смычка непослушно?

Кружит, кувыркается нота бемоли,
вдоль чёрной спирали влекомая болью,
Скачок между соль и басовым ключами!
(В конце – как всегда, побеждает молчанье,

не длись ни секунды, мгновенье, – довольно!
Раз больше не нужно, и больше не больно.)
Всё, нота упала. Хлопки простучали,
и нет никого… На эстраде дощатой

зачем (вслед кому?), улыбаясь печально,
стою я и жду… Нет скончанья молчанью.

Здесь, в этом Богом забытом углу,
мальчик оставил ежа и юлу,
сам превратившись в подростка
на стадионе Петровском.

Сброшен рюкзак, не споткнитесь о дрель,
столбиком скатан, недвижен апрель,
в нём – на мосту, под стеною [12]  Каналы в Петербурге не широки, а их тротуары так узки, что стоя чуть ближе к любому берегу, невольно окажешься и «под стеной» ближайшего дома.
он целовался весною.

Помнится, с ней расставались на «вы»,
дальше есть всё… Нет – муравьей травы,
той, что, связуя все звенья,
просто дарует забвенье.

«Я бы вошёл, но не вспомнить мне дверь,
я бы нашёл тебя – только поверь!
Даль – ведь лишь окна да стёкла».
…
Всё зазвенело… и смолкло.

Шла война, но гул авиаоргий,
не сгубил – за дальне-малой целью.
Три святых Ирины и Георгий [14] Имена святых (они же и ангелы-хранители) по дате рождения.
светами прошли над колыбелью.