Наталья Метелица - Зря боишься больного зверя. Стихи

Порок любой души, когда пора
Прозрачных слёз обиженного детства
Закончилась – и время выбирать
Для взрослых игр иные цель и средства;

Иные лица боли примерять,
Что загнана во все углы и норы,
Лишь бы забыть и людям не отдать
Себя – ранимого и слабого, который

Не явится раздет и сокрушён
На осужденье тех, кто сам без роли
Не мыслит свой покой среди корон
Высокомерия, но чаще – поневоле.

Забудьте обо мне.
И вдруг однажды
я новая, я лучше той приду,
что Вам была любимой. В этой краже
вновь одарю Вас. У любви в роду
намешано чертовски много. Слаще
всегда вначале. Сумасшедший рой
клубится в голове тоской звенящей, —
и плоть желает плоти!.. Бог, герой,
и человек, и зверь, и вещь…
Безумство наше
желает нас соединить в одно
и локти раскрошить границ вчерашних —
и уничтожить « это »… И оно

уже не я, не ты. В ночи пустячной
нет звона или крика!.. Спи, душа,
обманутая смехотворной блажью
игры страстей, что стыла не спеша,
но угасала с каждой встречей. С каждым
движением знакомого бедра.
И зверь остыл, и человек – герой уставший.
И Бог уходит вновь в свое вчера.

А завтра не наступит. В рукопашной
мы уничтожили его азарт и пыл.
Забудь меня. Забудьте.
Вы – вчерашний.
И я вчерашняя.
С нуля.
С начала.
Пыль —

на нашем подоконнике однажды,
когда вернусь к Вам новая. Не я.
И я себя прощу за эту кражу
судьбы ее, где Вы —
моя семья.

Забудьте обо мне!

Не будет ни теперь, ни завтра.
Ни здесь. Ни где-то. И ни с кем.
У счастья кончилась зарплата,
А одолжить? —
«Своих проблем!..»

Не будет встреч – и расставаний.
Не будет радости – и слёз.
И не достроенные здания.
И не досажен синий лес.

И даже половины чуда
Из двух задуманных детей
Не сотворил. Пуста посуда,
А столько подано на ней.

Не будет НАС. Есть я и – кто-то,
Срисованный с зеркальных вод.
И лучше – день БЫТЬ идиотом,
Чем просто ЗВАТЬСЯ – идиот…

У сна опять корявые границы.
Усталый запах ночи в черный зев
сознания…
а на душе – не спится.
Сырые рифмы пухнут, изопрев
под ливнем заблуждений звонких мыслей.
Просушивать – вся ночь уходит в жар,
И нити лунные плащом стыду повисли,
И звук пробьется под смычком ножа,
Немую ночь окрасив в сочный голос, —
И ты услышишь, как болят стихи,
Когда у сердца ритм кривой истёрся,
Чтоб ровная дорога…
вне строкИ – — – — – — – — —

На запонке споткнулась встреча.
Ты теребил мой взгляд ночной.
А мне и крыть-то было нечем:
Духи и шарфик озорной.

Давно допитая разлука.
А мне б часа за полтора
Уйти отсюда – в чьи-то руки…
Ах, запонка, прощай!
Пора.

Сегодня не случится. Знаешь,
Уже через минуты три
Я поняла, что днем вчерашним
Люблю лишь запонки твои.

Любишь? Я знаю. Больно.
Я же сама – вот так.
Вдоль. Поперек. Продольно.
Выжжена. Стыну. Прах.

Я же сама. Но – молча.
Разве у слова власть,
Если касаются ночи
Тихо – а обожглась…

Если я стану громче,
Если л… (читай по губам) —
Звук посмеяться захочет,
Станет укором нам.

Выйдешь однажды в двери.
Молча. Немая струна.
«Видишь, как слову верить?» —
Выдохну.
И одна.

Эти звуки – не к этому слову.
Это слово – не к этому рту.
Человечек.
Большой.
Бестолковый.
Сколько лишних речей на счету…

Я считала тебя поумнее.
Я казалась себе подобрей.
Отчего нынче рано темнеет?
Дай мне слово.
Моё отогрей.

Ты слышишь?
Я с тобой.
У всех причалов
гудят мои большие корабли,
как будто ты и есть
земли Начало,
Но я противлюсь этому!..
В пыли
всегда роскошнее цветок
трусливый,
которому в саду – укор других,
ДОСТОЙНЫХ сада!
Как же вы красивы —
но Я такая маленькая
в миг, когда вы рядом —
и когда
с тобою.
Мне нужный —
но не гордости моей!
Нет!
Не гудит!
То просто ветер воет,
забивший голову
мечтами кораблей!

У меня к тебе —
ну нисколько!
Я тебя уже —
ну почти!
Эта радость —
чужая зорька.
Эта боль —
не моей свечи.

Улеглось занесенное снегом.
Разомлело под свежим лучом.
Да и грязью к ногам человека.
Только я ни при чем,
ни при чем…

Я тебя ну совсем… —
и рада.
Ты меня ну почти… —
и рад.
Как же просто в лучах заката
Забывать,
отпускать…
И —
опять!..

Размазанное небо. Март.
Тоской налитое ненастье.
Луча влюбленного азарт.
Непостоянство и безвластье.

И кто, беспутный, небо сжал,
Сдавил до синяков, играясь?
А луч то жил, то умирал,
В игре страстей не разбираясь…

Ты для меня
украденное лето —
и возвращенное,
по-бабьи,
в октябре.
Без извинений,
без процентов.
И без стихов
загубленной заре.

Рассыпанные буквы по дороге.
Все разные —
из разных языков.
Состыковать —
взъярится зверь в берлоге,
и станем мы семьею
шатунов.

Не замечать восторженную осень!
Беречь глаза от искушений!.. Слог
составить так,
как сердце мое просит
и обокрав весну на вечный срок.

Пусть ДЛЯ СЕБЯ
украденная радость!
Но мне,
воровке,
хочешь вором быть?!
А больше ничего и не осталось,
что мог бы ты забрать
и юным сбыть.

Я зверь
теперь —
хромающий и дикий.
Ищу достойный час —
навек уснуть.

А листья падали
раскрашенной клубникой,
чтоб снова чью-то душу
обмануть.

Дыханья нет.
Июльский вечер.
Пытка.
Горячей ватой небо над душой.
А ты играл. Натянут голос скрипки —
и разрезает ветром душный зной.

Рука горела льдом. Холодный разум
берёг тебя от власти ее губ,
а музыка твоя, щитом алмазным,
спасала от нее…
Ты был с ней груб

лишь оттого,
что нежным быть боялся.
Себя боялся – когда рядом с ней.
И прятался в изящный флёр —
грусть вальса,
обманывая вихрь своих страстей.

Отыграно.
Осенний зной на ветках.
В груди – иные воздух и душа.
И музыка крошилась —
как таблетка,
Не стоя без любимой ни гроша.