Юрий Гельман - Минтака Ориона

– Очень интересно! – воскликнул Эндрю. – И там все есть?

– Нет, что вы! По моим данным, в Англии находятся только четыре предмета из девяти, которые есть в вашем списке. Вот, сейчас посмотрим…

Он распахнул книгу и, слюнявя красный палец, стал неторопливо листать пожелтевшие от времени страницы.

– Эту архивацию завел еще мой дед во времена Карла II [1] Карл II (1630–1685) – король Англии с 1660 года, когда он вернулся из длительной эмиграции для восстановления монархии. , – приговаривал старик. – Тут есть все украшения королевского двора, пэров Англии, других лиц… Так, вот они!

Эндрю с напряженным вниманием следил за пальцем ювелира, медленно ползущим по строчкам.

– Итак, – торжественно заявил мистер Шейфус, – имеем: брошь в виде неправильного многоугольника с желтыми и зелеными камнями по периметру и агатом в центре; приобретена графиней Ковентри в тысяча семьсот восемнадцатом году у баронессы Лейстер за двести восемьдесят пять фунтов. Далее… Так, ожерелье, состоящее из восьми золотых слезинок разного размера, на каждой из которых отличный от других камень; находится в родовом замке герцога Соммервиля и принадлежит, естественно, его жене; стоимость – четыреста тридцать пять фунтов. Что у нас есть еще? Браслет в виде трех переплетенных змей стоимостью двести сорок фунтов; принадлежит жене лорда-казначея леди Формен. И, наконец, последний предмет – пояс из восьми золотых цепей, скрепляемый пряжкой, которая имеет ту же форму, что и брошь, но с другими камнями; стоил в тысяча семьсот тридцать втором году восемьсот фунтов; а владеет им герцогиня Кингстон.

Мистер Шейфус поднял глаза на Эндрю. У того от свалившейся информации перехватило дыхание.

– Старик, кажется, недавно умер, – добавил ювелир. – Я слышал, что у него в последние годы была молодая супруга. Так вот теперь этот поясочек принадлежит, вероятно, ей.

– Благодарю вас, мистер Шейфус! – воскликнул Эндрю.

– Всегда готов служить, – ответил ювелир. – Только мой вам совет, сударь: бросьте вы эту затею.

– Почему?

– Все равно вам не удастся собрать все предметы. Они разбросаны по Европе, а может быть, следы некоторых вообще утеряны.

– Я буду искать, – заявил Эндрю.

– Как же нужно любить женщину, чтобы быть таким настойчивым и упорным! – воскликнул ювелир. Он вышел из-за стола, приблизился к Эндрю и, понизив голос, сказал: – Послушайте, сударь. Я слышал, что эти украшения обладают какой-то волшебной силой: то ли помогают в любви, то ли сохраняют молодость. Говорят всякое, знаете ли. Вы, сударь, мне очень симпатичны, поэтому я хочу вам помочь. Поезжайте в Париж. Там, на улице Рю-де-Плас, вы найдете ювелира Натаниеля Шейфуса. Это мой родной брат. Так я вам скажу, что он знает обо всем этом гораздо больше, чем я.

– У него есть такая же книга? – спросил Эндрю.

– Нет, – ответил ювелир. – Книга одна. Когда умирал наш отец, он сказал: Айзек, возьми эту книгу и продолжай делать нужные записи. Так мы сохраним дело наших предков. Твоему младшему брату Натаниелю эта книга ни к чему – у него есть больше, чем какие-то бумажные страницы, у него есть отличная память и светлые мозги. Поезжайте в Париж, мистер «не имеет значения», и вы убедитесь, что мой брат Натаниель – настоящий феномен.

– Я так и сделаю, сударь! – воскликнул Эндрю, доставая из кармана кошелек. – Но прежде я хочу отблагодарить вас и найти все то, что находится в Англии.

– Оставьте деньги себе, они вам еще пригодятся, – сказал мистер Шейфус. – Желаю удачи!

Эндрю вышел на холодную, морозную улицу с сияющим лицом. Ему вдруг показалось, что четыре предмета из девяти уже находятся у него в кармане. Остановив экипаж, он ловко запрыгнул на подножку и нырнул в кабину, обшитую изнутри войлоком.

– По крайней мере, один-то уж точно находится в наших руках! – сказал он самому себе.

Резво перебирая ногами, кони понесли Эндрю домой.

В конце марта Иван Христофорович Сумской устроил званый вечер по поводу собственного дня рождения. В большой столовой, где не предусмотрено было место для танцев, разместили все-таки небольшой оркестр из шести музыкантов. Тихо, с душою, наигрывали они мелодии.

Столы накрыли празднично, со вкусом и размахом, как испокон веков водилось на Руси. Да и гости у придворного художника собрались, как на подбор: всё вельможи да министры. Некоторые были с женами. Те, зная, что не будет ни вальса, ни котильона, откровенно скучали, помахивая веерами и лениво переговариваясь. Но Сумского уважали, поэтому и пришли.

Сергей, успевший за короткое время заслужить полное доверие учителя своего, был среди всех не то что на равных, но и не последним. Иван Христофорович, оставаясь молодым душой, молодежь и любил, не отталкивая от себя, как иные. Вот почему на его дне рождения было несколько человек, еще себя не особо проявивших, но, по мнению Сумского, весьма одаренных и перспективных для России. И не только художники, надо сказать, входили в их число. Представив Сергея, как своего помощника, Иван Христофорович отвел ему место как раз среди этой молодежи за отдельным столом. Сам же больше с дворцовыми общался – положение свое подкреплял.

Среди молодых друзей Сумского Сергею было сперва неловко, но – слово за слово – пошел разговор какой-то, он пару раз мнение свое высказал, к другим прислушался и притерся к остальным. Сильно смущал его, конечно, нос сломанный, но ничего – никто не таращился, не выспрашивал глупостей разных. Что говорить – люди-то, в основном, культурные были, образованные.

Ни художника Зубова, Михаила Аполлоновича, того самого, что Сергея Сумскому рекомендовал, ни писателя Аристова, ни композитора Берковского – Сергей, конечно, не знал. Но один молодой человек, лет двадцати двух, в военной форме – знакомым ему показался. Где-то – никак не вспомнить – видел он уже это лицо: с высоким лбом, с огромными, умными глазами, в которых, кроме удали молодецкой, не по годам мудрый взгляд мелькал.

«Ах, вот что! – вспомнилось Сергею. – Это лицо мне более старым знакомо. Молодых портретов, скорее всего, не сохранилось, если вообще таковые были».

И когда Зубов обратился к тому, будто бы знакомому, отпали все сомнения Сергея.

– А что, Гаврила, – сказал тот, – написал ли ты что новое? Почитай!

«Господи! – подумал Сергей. – Да это же сам Державин, тот самый!»

Гаврила Романович тем временем, будто нехотя, с ленцой какою-то стал декламировать оду свою. Что-то о судьбе, о роке в ней было. Но Сергей, в душе трепетавший от одного того, что рядом с великим предком находится, ничего толком не слушал. А если и слушал, то не вдумывался в смысл услышанного. Должно быть, действительно растерялся.

И вдруг, закончив чтение, этот самый Гаврила Державин говорит: