Мартин Кукучин - Дом под горой

— Поговорить с вами надо…

— Да ну? Тогда пойдем в контору, — весело согласился Зандоме.

Работники многозначительно переглянулись. Но одна влашка ухмыльнулась лукаво. Когда хозяин вышел, работник, переливающий сок из ушатов в бочки, сказал:

— Право, такой как раз место в его конторе!

— Сгори он вместе с конторой! — буркнула одна из работниц.

Все захохотали.

Зандоме ввел Катицу в комнату на первом этаже. Здесь — касса, письменный стол, два-три кресла и канапе. Затворив дверь, он уселся в кресло и устремил на Катицу живой, любопытный взгляд, который девушка, занятая своими тревогами, почти не заметила. А Зандоме, скользнув взглядом по ее овальному лицу с легким румянцем, с удовольствием задержался на ее глазах под длинными черными ресницами; в этих глазах застыло выражение задумчивости или, вернее, какой-то неуверенности. Зандоме восхищается ее свежей красотой, от которой словно светлее стало в конторе, ее ладной фигуркой и грациозными движениями. Вместе с тем есть в девушке что-то такое, что не позволяет ему приблизиться к ней, как он, быть может, имел обыкновение приближаться к другим своим посетительницам.

«Спору нет — красива, очаровательна, — выносит Зандоме свое суждение. — Прощаю Нико! Люди и поумнее его теряли голову перед меньшей красотой. Какое лицо! Как только родилось такое существо в крестьянском доме!»

— Хочу я вас попросить об одной вещи, — смущенным голосом заговорила Катица.

— Попросить? Скорее приказать! Пожалуйста, я слушаю. Да, да, слушаю… — рассеянно пробормотал он, и глаза его загорелись. — Только сядь сперва, роза Грабовика!

— Ах, что это вы! — отмахнулась Катица от комплимента. — Знали бы вы, какая у меня забота… Вы ведь не знаете, что происходит между шьором Нико и Пашко Бобицей!

— Гм… Всего не знаю, но догадываюсь. Догадаться нетрудно!

Катица поведала ему обо всем случившемся. Зандоме слушал внимательно, с серьезным видом. И девушка уже не жалеет, что обратилась к нему, — поняла, что Зандоме ее не оставит. Но Зандоме не просто слушает — он внимательно наблюдает за каждым ее движением, за тем, как она краснеет, как вспыхивают ее прекрасные очи. Нет, Зандоме не изменил себе — он берет, собирает для себя все, что можно.

— Догадаться, говорю, легко. Я всегда опасался, что эти двое передушат друг друга из-за тебя. На твоей совести будут!

— Но разве я виновата?

— Не я же, душа моя! Твои очи — вот кто виноват. На кого глянут — у того земля из-под ног уйдет и рассудок фьють! Я, несчастный, тоже вот целый день теперь покоя не найду. Не очень-то мне сейчас по себе, можешь мне поверить.

— Опять вы насмешничаете! — разочарованно вздохнула Катица, глянув на него с упреком. — А я-то за советом пришла, сама, и прямо к вам! Думала, поможете, не будете таким… У вас ведь жена, дети!

Зандоме меланхолически кивнул.

— Сколько раз уже мне ими глаза кололи! Будто преступление — иметь жену и детей.

— Подумайте о них! У вас есть дочери, не сегодня-завтра подрастут… Может, пойдут к кому-нибудь за советом, а вместо совета над ними насмехаться будут, вот так же подмигивать…

Улыбка исчезла с лица Зандоме, и он серьезно посмотрел на Катицу. Она коснулась его больного места, и Зандоме оставалось только удивляться, что вот нашлась женщина, которая так разговаривает в его конторе…

— Не заслужила ты, чтоб я ломал себе голову из-за тебя. Но я хочу помочь этим двоим, оба с ума сошли, но, вижу, не без причины. Так что как-нибудь я это дело улажу.

— Правда? Обещаете? — живо воскликнула Катица.

— Обещаю — можешь на меня положиться. Одного ушлю прочь из города, чтоб не мешал другому.

— Кого же?..

— Гм… Это уж мое дело! — с лукавой улыбкой заявил Зандоме. — Была бы ты со мной поласковее, может, и открыл бы тебе — кого, и еще кое-что… А так должен я молчать, не то опять услышу про жену и детей… В общем, с тебя довольно: не дам им передушить друг друга.

Успокоенная и повеселевшая ушла Катица, простив Зандоме даже жену с детьми. Не страшат ее больше никакие помехи, никакие насмешки, и не приходится ей уже трепетать то за одного, то за другого.

Да, вышло даже удачнее, чем она смела предполагать. Почему бы не зайти теперь еще в одно место, раз уж пришла в город, да еще принарядилась? И пошла Катица по улице; ноги сами несут ее к чугунным воротам с узорной решеткой. Не колеблясь, бодро входит она во двор, где, как всегда, царит веселое оживление.

Двор показался ей огромным, как поле. И роскошный дом словно грозит обрушиться на нее всей своей величавой массой. Что ей тут надо? Куда забрела? Кто звал ее? Как ей назваться, что сказать? И хочется уже Катице повернуться, убежать, спрятаться под уютной кровлей отчего дома. Но — как отступишь? На дворе передрались мулы — грызутся, ревут, лягаются, погонщики кричат, успокаивая животных и понося друг друга, — впрочем, украдкой поглядывая наверх, на террасу, где стоит кто-то в белой шали.

«Никогда мне тут не привыкнуть», — со страхом думает Катица, нерешительно остановившись перед дверью. Попыталась представить себя хозяйкой — как будет приказывать, распоряжаться, — нет, никогда она не приживется тут! Все такое большое, широкое, высокое… Что она в сравнении со всем этим?

«Что ж, когда-нибудь придется решиться — сегодня ли, завтра ли, все равно… Как бог даст, так и будет…» И, отбросив колебания, Катица открыла дверь и решительно вступила в просторные чистые сени — хорошей горнице под стать.

Дверь из сеней в столовую открыта, но там никого нет. Видно, что столовой пока не пользуются — хозяйка все еще приказывает накрывать на террасе, хотя сентябрьские вечера уже холодноваты. Зато из кухни доносятся голоса — там много женщин. Катица туда и направилась.

В кухне были Мандина, молодая служанка и влашские работницы.

— Здравствуй, Катица… здравствуйте! — поправилась Мандина. — То-то госпожа удивятся!

Мандина совсем растерялась, не зная, как ей обращаться с гостьей: по-старому нельзя, не дай бог, хозяйкой в доме станет, а старая Мандина слушайся…

— Госпожа на террасе, бельем занимаются… Все разом навалилось! Я говорю: белье подождет, пока в подвалах главную работу свалим, да куда — хоть разорвись!

На террасе шьора Анзуля складывает стопками простыни и скатерти. Стол отодвинут в тень — солнце изрядно припекает.

— А, Катица! — почти радостно воскликнула хозяйка, и всякая застенчивость мигом слетела с гостьи. Катица почувствовала себя как дома.

Шьора Анзуля подошла к ней, взяла ее лицо в мягкие, теплые ладони, заглянула в глаза с непритворным удовольствием. Катица не выдержала, потупилась под этим ясным, глубоким взором.

— Повидаться пришла? А у нас стирка была — поможешь, коли время есть…