Мартин Кукучин - Дом под горой

— Смешно! Жара как в июле, а меня что-то знобит…

— Почему же ты не оделся как следует? — накинулась на него Бонина. — Это паутина, а не одежда! Еще простудишься!

И она поспешила принести ему солидный суконный костюм, шерстяную рубашку и шарф.

Волей-неволей пришлось Илии переодеться; и он стал ждать того приятного ощущения, которое приходит, когда вместо промокшей одежды надеваешь сухую и чистую.

Однако это ощущение не появлялось. Вместо него по спине Илии пробегал морозец и волосы словно подымались дыбом. Вскоре начали и зубы стучать, и Илия крепко сжал челюсти, чтоб не выглядеть смешным. Он свернулся калачиком в самом уголке дивана, надеясь, что здесь-то уж он согреется, и стал ждать, что будет дальше. Бонина прошла через комнату, бросив на мужа беззаботный взгляд. Это его немного успокоило. «Видно, пустяки — было бы что серьезное, она тотчас подняла бы шум…» Но к вечеру ему стало совсем худо, в боку закололо, о чем он и доложил жене, опасаясь, что если он утаит от нее свое состояние, то достанется ему на орехи.

Бонина приложила ладонь ему ко лбу и сказала:

— Что ж ты жалуешься, что тебе холодно, когда голова у тебя пылает! Ляг, а я позову Анзулю. Она в таких вещах лучше всякого доктора разбирается.

Но даже раздеться оказалось не так-то легко. Как ни стискивал зубы Илия, они все-таки непрерывно стучали. Дрожали ноги, а голова будто раскалывалась.

— Уж не удар ли с ним, господи, прости наши прегрешения! — перепугалась Бонина и, уложив мужа в постель, накрыла теплыми одеялами.

Услыхав о беде, Анзуля достала бутылочку с розовым уксусом, взяла горстку бузинного цвета, пузырек чудодейственных капель «от болезни матки и желудка», накинула шаль и отправилась к Зорковичам. С крыльца ей навстречу выбежало двое-трое ребятишек с криками:

— Тетя Анзуля, конфетки!

Старший из сорванцов уже приготовился запустить руку к ней в карман.

— Не приставай к тете, Ивица, отойди! — прикрикнула на него мать, выходя на крыльцо.

— Конфеты, дети, я вам другой раз принесу, сегодня мне некогда было, — сказала Анзуля, с трудом выбираясь из стайки голосистых детишек.

Преодолев это препятствие, Анзуля вошла в спальню. Илия, несмотря на недомогание, приветствовал ее, как и подобает настоящему кавалеру:

— О, добро пожаловать, кума! Добрый день! Пожалуйста, присядьте… — Он хотел приподняться на локте, но в боку у него так кольнуло, что он мигом покорно снова улегся. — Ради бога, простите, что я принимаю вас… в таком непристойном виде…

— Ну, какая ерунда! — почти сурово прервала его энергичная дама. — Лежите, накройтесь. Вижу, вас знобит. И голова болит, правда? — подходя ближе, уже ласково и озабоченно говорила Анзуля.

— Все понемножку болит, кума, к примеру, ноги холодные, а голова как в огне. И что скрывать — в боку колет. Не так чтобы очень, нет, пустяки, но покалывает; дает о себе знать… Ох, право, колет!..

— Это ничего, это пройдет. Завари-ка, Бонина, бузинного цвету — вот, я принесла немного. Выпьет с медом и согреется. Надо ему хорошенько согреться, пропотеть — сразу полегчает. Со мной так сто раз бывало, а я вот она, слава богу.

Илия выпил горячий отвар, растерли его розовым уксусом, чтоб «кровь освежить». После этих процедур он заявил, что ему «решительно лучше». Будто заново родился!

— Я же говорила — пройдет, — подбодрила его Анзуля, исполненная веры в свои лекарства.

Она еще посидела, поболтала, но Илия — впервые в жизни! — повел себя с гостьей невежливо: захрапел в ее присутствии, да так, что стекла задребезжали. Уходя, Анзуля тихо сказала подруге:

— Пускай спит. Теперь уж наверняка пропотеет. А не станет лучше — посылай завтра за врачом.

— Даже так? — встревожилась Бонина.

— Если не станет лучше! Да и что тут ужасного — позвать врача? Придет, простукает Илию, промямлит своим гнусавым голосом: «Moglo bi se i ne bi se moglo…» [47] Может, пройдет, а может, и нет… (хорватскосербск.) — и уйдет… Впрочем, какой он ни на есть, а все польза от него. По крайней мере, сердце свое успокоишь, что доктора звала.

— Хорошенькое утешение! — покачала головой Бонина. — Вижу, не нравится тебе что-то… Уж лучше прямо скажи, что ему плохо… Вижу я, догадываюсь, и думается мне…

— Пожалуйста, ничего не думай! — твердым тоном оборвала ее Анзуля.

Однако ушла она обеспокоенная. Дома позвала сына и призналась ему:

— Неважны дела у дяди Илии. Заснул, когда я с ним сидела. И озноб этот не без причины. Не могу отделаться от мысли, что он серьезно занемог. Как покончишь с делами, сходи к Зорковичам, как там Илия…

— Почему же не вызовут доктора? — недоуменно спросил Нико.

— Я только упомянула о враче, как Бонина уже затряслась от страха. Но она позовет, если Илии не станет лучше.

— Тогда я просто сам доктора приведу.

— Сперва все-таки загляни к ним, а уж тогда осторожненько… Знаешь ведь, какая тетя Бонина чудачка.

— Какая бы ни была, раз надо, значит, надо.

Нико отправился к Зорковичам и нашел хозяйку в большой тревоге: Илия лежит, как спиленный дуб, лицо красное, глаза блестят…

— А, наш Нико! Хе-хе, приятный гость. Садись, садись, милый дружок. Прости, что я так, да вот женщины выдумали, будто я болен. Ну что ж, надо уважить их, покориться, раз они себе в голову вбили… Чем тебя угостить? Персиков хочешь? В такую жару персик — хорошо… Жажду утоляет…

Илия пошевелил сухими губами, как рыба, выброшенная на берег.

— О чем ты толкуешь, Илия! Персики давно отошли, — возразила Бонина.

— А, правда, правда. Видишь, я и забыл, что их обобрал у нас этот негодник Лука Перин. Но погоди, я его как-нибудь поймаю…

Эти слова перепугали всех. Лука Перин никак не может иметь какого бы то ни было отношения к персикам, потому как совершенно слеп и редко покидает свою завалинку…

Но Нико своего испуга не показал. Приблизившись к больному, он спросил:

— А вы, что бы вы съели сейчас?

— Сейчас ничего. А вот поужинать — поужинаю! Мясо на вертеле, братец, и мертвого поднимет!

— Я тоже его люблю, — поддакнул Нико.

— Ты правда хочешь? — обрадовалась Бонина.

— Конечно. Только сначала накорми детей. Знаешь, у них ведь терпения нет…

Бонина ушла на кухню готовить заказанный ужин. Вряд ли когда за Илией ухаживали так охотно! А он еле проглотил две ложки супу и взял кусок жареного мяса. Жевал, жевал, перекладывал то за одну щеку, то за другую и, наконец, заявил:

— Милая Бонина, мясо это совершенно безвкусно. Прости, но оно мне в горло не лезет. Мясники, негодяи, просто издеваются. А во время сбора винограда они должны были бы поставлять самое лучшее…

Илия то оживленно беседовал с Нико, то вдруг задумывался, отдыхал. Когда Нико собрался восвояси, Бонина проводила его до дверей.