Мартин Кукучин - Дом под горой

— Легко тебе! На твоей совести нет девушки, которую ты погубил! А она мне так верила! И ее отец…

— Ну, отца оставим в стороне: этот никогда не верил, да и не желал тебя в зятья. Он человек разумный и в состоянии трезво смотреть на вещи. Что же касается погибели, то мы еще посмотрим, погибель ли это! А Катица твоя пускай пока пургирует [57] От лат. «purgare» — очищаться. …

Нико не понял этого слова. Зандоме, заметив это, со своей обычной усмешкой спросил:

— Ты ведь знаешь, что такое — пургировать?

— Съедобные улитки пургируют, — невольно улыбнулся и Нико.

— Совершенно верно: как принесут их из лесу, дают им сперва очиститься. Не кормят их, пока они не извергнут из себя соки разных трав, вредных для нашего желудка. На это уходит порой целый месяц, если улитка жирная. Так и твоя Катица. Ее сердце напиталось ядовитыми соками. Теперь она начала их выгонять — вот уже чуть ли не с месяц, если не больше. Конечно, потребуется много времени, пока она сможет забыть, все, что навоображала. И тогда вполне подойдет в жены Пашко Бобице. Поверь мне, он ее все равно возьмет, несмотря на случившееся. Особенно если шьора Анзуля откроет щедрую руку, как она это умеет делать… В конце-то концов, в чем ты себя обвиняешь? Твои отношения с ней не переступали границ, на что, кстати сказать, я никогда не счел бы способным нашего Нико Дубчича. Ведь ты и не Дубчич теперь, а прямо Платон!

— У меня были честные намерения. И я не отступал от них, даже когда мне уже ясно становилось, что эта девушка не для меня. Я бы даже пожертвовал собой ради ее счастья, но убедился, что со мной никакого счастья ей не предвидится. Не сумела бы она привыкнуть к нашему образу жизни… И мне ничего не оставалось, как вернуться в самом начале пути. Так ты думаешь, можно снова свести ее с Пашко?

— Видно, что влюблен ты по уши, когда этого не видишь. Тебе бы все напрямик, а порой напрямик-то и нельзя. Я лично предпочитаю окольные пути. Так дальше идти и даже скучно порой, зато обычно попадаешь к цели. А Пашко, сокол мой, нынче большой человек. Не сегодня-завтра — лучшая партия в нашем городишке. У него — служба, твердое жалованье, положение, прекрасные виды, а что важнее всего — он стал городским жителем. Уверен, девчонки, того и гляди, начнут над ним кружить, как осы над сладкими грушами. Чем же он нехорош хотя бы и для Претурши? Он, правда, не Дубчич, но при всем том молодец толковый и пригожий. С божьей помощью да с поддержкой тети Анзули он вполне может стать благоденствующим трактирщиком в большом городе, а Катица — трактирщицей, каких поискать. По крайней мере, будет у нас пристанище, когда в город заедем. Тем более, я не выношу гостиничный харч. Тебе, правда, не так-то скоро можно будет у них обосноваться, но для меня, посредника во всем этом деле, кого они еще и в кумовья позовут, — для меня их двери всегда будут открыты.

— Зандоме, ты мой лучший друг! — пылко вскричал Нико: планы приятеля его просто ошеломили, и уже кажется ему — все можно исправить, более того — все уже исправлено…

— Ну да, я расчищаю дорогу для пришествия нового божества… Алтарь уже воздвигнут, если не ошибаюсь; понавешать еще кое-какие украшения… Ох, Нико, до чего же ты счастливый! Не будь я тебе «лучшим другом» — позавидовал бы!

— Ты разве не веришь, что я считаю тебя лучшим другом? — чуть ли не обиделся Нико. — Это ведь проверено на деле, зачем же ты подсмеиваешься?

— Ну, пускай будет «лучший», — уже без улыбки отвечал Зандоме. — Однако — небескорыстный. Тетя Анзуля объяснила бы тебе лучше меня, если б захотела… Но она умеет молчать. А мне молчать нет ни надобности, ни желания. Достаточно сказать, что колотился я головой об стену и, может, уколотился бы вконец, если б не эта женщина. Просмотри-ка ваши книги пятнадцатилетней давности, когда умер мой отец и меня со всех сторон осаждали кредиторы! Найдешь, быть может, кругленькую сумму, которую ссудила мне твоя мать, если только она внесла ее в книги. Зато в рубрике прихода нигде не найдешь ни слова о процентах!

— Да, моя мама такая — с теми, кого полюбит. Я очень рад, что так случилось с тобой.

— В самом деле, если б не ее доброта ко мне — не было бы у меня сегодня в подвале двухсот гектолитров вина, а через пяток лет, глядишь, и всех трехсот. Мотался бы я сегодня агентом-перекупщиком по чужим подвалам, брал бы пробы из каждой бочки, как бы она ни смердела…

Дорица тоже не приходит больше к Дубчичам. Сцена с Катицей потрясла ее. Осталась на дне души какая-то горечь — горечь против Нико, который когда-то был в ее глазах превыше всех героев. А после инцидента с Катицей померк… Немало слез пролила Дорица в своей комнатке, не могла забыть, как он стоял перед Катицей в замешательстве, не зная, что сказать в свое оправдание.

Постепенно, однако, тускнели яркие краски этого эпизода, стали отходить куда-то назад, покрываться пеплом забвения — как все на свете. Жизнь каждый день предлагает что-то новое, то горестное, то радостное; а новое вытесняет память о прежних печалях… Начала забывать и Дорица, и образ ее героя вновь стал обретать более ясные очертания, он вырастал перед ней, с новой силой привлекая к себе. Сердце девушки снова открылось светлым лучам, жадно ожидая возрождения цветка любви…

В пору этого кризиса верной и нежной рукой поддерживала девушку Анзуля. Она нашла слова, которые принесли ей облегчение и утешение. Под ласковым волшебством этих слов вернулись в сердце Дорицы надежды и ожидание счастья. Старшая женщина объяснила младшей, как трудно найти мужчину, который не любил бы кого-нибудь раньше.

— Первая любовь — цвет прекраснейший, но нынешняя молодежь его не ценит. Нередко топчет его… Я тоже не была предметом первой любви. Удовольствовалась тем, что стала последней любовью. И сделала так, что после меня не оставалось больше места ни для какой другой!

— Я ведь этого и не требую! — вскричала Дорица. — Да я и не достойна… Лишь бы другая не страдала из-за меня — и только бы он меня любил, как я его…

— Ну, в этом ты можешь быть уверена!

И Анзуля обняла Дорицу, прижала к материнскому сердцу, взволнованному радостными чувствами.

Немного времени спустя, перед рождеством, заехал в наш городок Звонимир Стоянович, драматический актер из Загреба. Хоть и носит он имя хорватского короля, финансовые дела его были, видимо, совсем швах — в противном случае вряд ли удостоились бы мы лицезреть его в нашем глухом углу. Тем более что и коммуникация не весьма удобна, особенно для столичного жителя. Нет у нас ни фиакров, ни трамваев, нет ни ресторанов с пльзеньским пивом. Как удачно, что такой артист путешествует без багажа! Передвигается он пешком, как апостолы в древности, и все свое песет на себе.