Бана - Кадамбари

Когда я это услышала, меня охватила радость и я подумала: „Далеко же увлек ее Кама в ее страсти к Чандрапиде! Если все так, как она говорит, то любовь, какую всем внушает Чандрапида, воплотилась в Кадамбари во всей ее силе. Добродетели Чандрапиды, дарованные ему от природы и умноженные воспитанием, вознаградили его по достоинству; стороны света, будто луной, озарились его славой; молодость пролила на него драгоценный поток даров, почерпнутых из океана любви; имя его во всей прелести вписала в себя луна; величие его соединилось со счастливой участью; красота его, словно красота месяца, выплеснулась дождем амриты. И еще: наконец-то вовремя задул ветер с гор Малая {304} 304 …вовремя задул ветер с гор Малая… — Ветер с гор Малая дует в начале весны, как бы возвещая наступление поры любви. , на благую пору пришелся восход луны, богатство весенних цветов обернулось обилием ягод, опьянение разума стало добродетелью — настало время любви!“

А вслух я сказала улыбаясь: „Царевна, если так, то перестань гневаться, успокойся. Не нужно осуждать царевича за грехи Камы. Поистине, это не его вина, а проделки коварного бога с цветочным луком“. Услышав мои слова, Кадамбари с любопытством спросила: „Кама это или другой, но скажи, как он выглядит?“ Я отвечала: „Он никак не выглядит, царевна. Он огонь, не имеющий вида. Ибо, не пылая пламенем, он порождает жар, не клубясь дымом, заставляет глаза слезиться, не оставляя золы, покрывает лицо бледностью. И во всех трех мирах в прошлом, настоящем и будущем нет такого существа, которое он бы не ранил своими стрелами. Кто посмеет не бояться его? Натянув свой цветочный лук, он способен поразить стрелами самого сильного. А когда он овладевает чувствами девушки, небо ей кажется все в лунах лица ее любимого, земля слишком маленькой, чтобы вместить его отображения, запас чисел ничтожным, чтобы перечесть его достоинства. Сарасвати кажется ей скупой на слова, когда она слышит разговоры о своем избраннике, а время чересчур быстротечным, когда она мечтает о блаженстве свидания с тем, кто стал ей дороже жизни“.

Выслушав меня, Кадамбари немного подумала, а потом сказала: „Ты права, Патралекха, это бог любви с пятью стрелами внушил мне страсть к царевичу. Все то, о чем ты говорила, и даже сверх того, я нахожу в себе. Ты для меня — все равно что собственное мое сердце, и я прошу тебя, научи меня, что мне делать. Я неопытна в подобных делах, и мне так стыдно, так я боюсь недовольства отца и матери, что готова смерть предпочесть жизни“.

В ответ я сказала: „Довольно, довольно, царевна! К чему безо всякой на то причины думать о смерти? Бог любви не оставит тебя без покровительства, хотя ты и не искала его милости. Да и отчего старшим быть недовольными, если бог любви наставляет девушку, как учитель, советует ей, как мать, отдает другому, словно отец, ободряет, словно подруга, вразумляет быть доброй, как нянька в детстве. А о скольких девушках я могу тебе рассказать, которые сами, по собственной воле, выбрали себе супруга! Если бы такого не случалось, то зачем был бы нужен обряд сваямвары {305} 305 Сваямвара. — См. примеч. 251. , установленный книгами законов? Молю тебя, касаясь твоих ног-лотосов, приготовь послание Чандрапиде и пошли меня с ним к царевичу. Я пойду и сама приведу к тебе, божественная, возлюбленного твоего сердца“.

Слушая меня, Кадамбари, казалось, пила меня глазами, увлажненными слезами радости. Смущенная пылом своей страсти, она пыталась ее сдержать, но та прорывалась сквозь завесу стыда, уже пробитую сотнями стрел бога любви. Она была так счастлива моими словами, что платье ее, прилипшее к потному телу, словно бы приподнялось на кончиках потянувшихся вверх волосков. Она поправила жемчужное ожерелье, в котором запутались дрожащие подвески ее длинных рубиновых серег и которое казалось петлей смерти, свитой из лунных лучей и наброшенной ей на шею богом любви. И хотя сердце ее взволнованно билось, она, стараясь быть спокойной и сдержанной, как подобает царевне, сказала: „Я знаю, как сильно ты меня любишь. Однако откуда девушке, слабой по женской своей природе, как хрупкий цветок шириши, да еще только что вступившей в раннюю пору юности, набраться такой решимости? Как велико должно быть мужество тех, кто обращается к любимым с посланием или ищет с ними свидания! А я еще так неопытна и стыжусь подобной дерзости. Да и что за послание я могу отправить? „Ты очень дорог мне?“ — это и так понятно. „Дорога ли тебе я?“ — глупый вопрос. „Моя любовь к тебе безмерна?“ — пустословие кокетки. „Без тебя я не могу жить?“ — разлад слова и дела. „Меня победил Бестелесный бог?“ — любование собственной слабостью. „Я отдана тебе Маданой?“ — вымогательство встречи. „Ты от меня не вырвешься?“ — наглость блудницы. „Ты непременно должен прийти?“ — надменность красавицы. „Я сама к тебе приду?“ — женская навязчивость. „Я твоя преданная служанка?“ — простая учтивость. „Я не пишу тебе из страха быть отвергнутой?“ — игра с огнем. „Не видеть тебя — тяжелое бремя?“ — излишняя откровенность. „Моя смерть скажет тебе о моей любви?“ — пустая угроза“».

Завершая свой рассказ о страданиях Кадамбари в разлуке, Патралекха говорит, что Кадамбари решилась расстаться с нею только в надежде, что Патралекха вскоре вернется в столицу гандхарвов вместе с Чандрапидой, и умоляет царевича ради спасения жизни Кадамбари не медлить с отъездом.

Выслушав рассказ Патралекхи, Чандрапида осыпает себя горькими упреками, что недооценил силу любви Кадамбари. Несмотря на всю радость возвращения на родину, ему отныне становятся в тягость царские развлечения, докучливы встречи с друзьями и близкими. Однако, как ни жаждет он немедля поехать к Кадамбари, он не чувствует себя вправе пренебречь волей отца, любовью матери и доверием подданных.

Однажды, гуляя вдоль берега реки Сипры, Чандрапида заметил группу всадников во главе с Кеюракой, скачущую в Удджайини от Хемакуты. После взаимных приветствий Чандрапида отвел Кеюраку к себе во дворец и там подробно расспросил о Махашвете, Мадалекхе и прежде всего о Кадамбари. Оказалось, что Кеюрака не привез от нее никакого послания, он приехал лишь для того, чтобы описать царевичу ее отчаяние и предостеречь, что, если тот в ближайшие дни не появится на Хемакуте, Кадамбари может умереть от горя разлуки с ним.

Выслушав Кеюраку, Чандрапида падает в обморок. Придя в себя, он твердо решает поторопиться с отъездом. Но, не желая оскорбить своей поспешностью отца и мать, он хочет дождаться Вайшампаяны, который вот-вот должен прибыть в столицу и привести с собой войско, оставленное Чандрапидой на его попечение.