Бана - Кадамбари

Он припадал с мольбами к ногам богов в различных храмах, но всегда уходил, не добившись исполнения своих желаний. Всевозможные невзгоды и болезни как бы стали его семьей, а пороки — детьми, порожденными его глупостью. Многочисленные синяки на его теле от ударов палками казались проступившими наружу знаками его нетерпимости. Многочисленные язвы, пылающие светильниками на его коже, казались отверстыми устами его немощи. Он словно бы плыл по реке унижения, подгоняемый пинками сотен людей, беспричинно им оскорбленных. Он носил с собою большую корзину для цветов, сплетенную из сухих веток лиан, бамбуковую палку с крючком, чтобы сбивать цветы с деревьев, и ни на минуту не снимал с головы шерстяной колпак.

Чандрапида приказал спутникам остановиться; спешившись, прошел внутрь святилища и с сердцем, полным почтения, склонился перед Чандикой. Затем, обойдя ее изваяние слева направо и снова ей поклонившись, он пожелал осмотреть все святилище. Тут он и натолкнулся на разгневанного дравида-аскета, который начал, визжа, изрыгать проклятия. Хотя Чандрапиду и мучило горе разлуки с Кадамбари, он долго смеялся, но затем и сам перестал смеяться, и воинам своим запретил потешаться над стариком и вступать с ним в ссору. Кое-как утихомирив аскета знаками уважения и сотней добрых слов, он вступил с ним в неспешный разговор и расспросил его о месте его рождения, семье, жене, детях, имуществе, возрасте и о том, почему он стал подвижником. Тот в ответ подробно поведал о себе, и царевич немало позабавился его хвастливым описанием собственных подвигов, былой красоты и богатства. Старик аскет невольно оказался чем-то вроде лекарства для омраченного разлукой сердца Чандрапиды, и, почувствовав к нему расположение, Чандрапида угостил его бетелем.

Когда село благое солнце; когда свита царевичей расположилась на покой под стволами окрестных деревьев; когда с коней, которые от избытка силы яростно трясли пыльными гривами, слуги сняли золотую сбрую и развесили ее на сучьях, привязали коней к древкам воткнутых в землю копий, окатили им спины водой и, избавив от усталости, вдоволь их напоили и дали по нескольку охапок сена; когда утомленные переходом воины под охраной выставленных часовых легли спать неподалеку от своих лошадей на кучах листьев; когда пламя бесчисленных костров выжгло тьму и воинский лагерь засиял, будто день, — Чандрапида прошел к своему ложу, приготовленному слугами вблизи привязанного к дереву Индраюдхи и указанному ему телохранителем. Он лег на него, и тут же в его сердце словно бы вонзился меч скорби. Печальный, он простился с вассальными царевичами и даже не стал разговаривать с любимыми друзьями, стоявшими рядом. Закрыв глаза, не в силах думать ни о чем другом, он мыслями перенесся в страну киннаров, вспоминал Хемакуту, размышлял о свидании с Кадамбари, в которой видел всю радость своей жизни. Он страстно желал повстречаться с Мадалекхой, прекрасной в своей скромности, хотел повидать Тамалику, воскрешал в памяти приход Кеюраки, рисовал в воображении Зимний дом. Вновь и вновь он испускал долгие и жаркие вздохи, любовался ожерельем Шешей, тосковал о благородной Патралекхе, которую оставил у Кадамбари. Так и провел он эту ночь без сна. А наутро исполнил мечту старого дравида-аскета — вручил ему, как тот того и желал, кучу денег и в несколько переходов, останавливаясь по пути на привалы в красивых местах, прибыл в долгожданный Удджайини.

Когда Чандрапида въезжал в город, взволнованные его внезапным и счастливым прибытием жители посылали ему тысячи приветствий, сложив ладони рук в лотосы почета. В великой радости слуги, каждый стараясь быть первым, прибежали к Тарапиде и доложили: «Божественный, Чандрапида уже у городских ворот!» Услышав это известие, Тарапида надел белое шелковое платье, ниспадающее с него, словно волны Молочного океана с горы Мандары, и, проливая слезы восторга, словно Древо желаний — поток жемчуга, медленной, чтобы не расплескать свою радость, походкой направился навстречу сыну. И сопровождали его тысячи царей свиты, чьи волосы побелели от старости, которые умастили себя сандаловой мазью, надели чистые льняные одежды, украсили себя браслетами, тюрбанами, коронами и венками, взяли мечи, жезлы, зонты, флаги и опахала и как бы являли собою всю землю с несметным множеством Кайлас и Молочных океанов.

Еще издали завидев отца, Чандрапида сошел с коня и склонил до земли свою голову, озаренную блеском лучей от драгоценного камня на лбу. Отец подозвал его подойти поближе, протянул к нему руки и долго и крепко его обнимал. Чандрапида почтительно приветствовал всех тех, кто встретил его, а затем царь взял его за руку и отвел во дворец Виласавати. Царица Виласавати вышла ему навстречу в сопровождении всех жен гарема, поздравила его с возвращением и совершила в его честь благодарственные обряды. Проведя с ней какое-то время в рассказах о походе на завоевание мира, Чандрапида отправился повидать Шуканасу. У него он тоже побыл немалое время, обменялся приветствиями, встретился с Манорамой, рассказал, что Вайшампаяна здоров и остался при войске. Затем он вернулся к Виласавати, выполнил, но как бы рассеянно, все предписанные церемонии начиная с обряда омовения и после полудня отбыл в собственный дворец. Однако ему, страдающему от любви, не только он сам, но и его дворец, и город Удджайини, да и весь мир казались пустыми без Кадамбари. В нетерпении получить вести о царевне гандхарвов, он стал поджидать приезда Патралекхи, как ждут великого праздника, или вожделенной награды, или глотка амриты.

Несколько дней спустя приехал Мегханада и привез с собой Патралекху. Еще издали послал ей навстречу Чандрапида улыбку радости, а когда она склонилась перед ним в приветствии, он встал и, выказывая все свое благоволение, обнял ту, которая всегда ему была дорога, а теперь, погостив у Кадамбари и как бы переняв часть ее прелести, стала еще дороже. Ласково коснувшись рукой спины Мегханады, который тоже припал в поклоне к его ногам, Чандрапида сел и спросил Патралекху: «Скажи, Патралекха, здоровы ли благородная Махашвета, Мадалекха и божественная Кадамбари? И благополучны ли Тамалика, Кеюрака и остальные слуги?» Патралекха отвечала: «Божественный, все они здоровы твоею милостью. А царевна Кадамбари с подругами и свитой почтительно касаются лба сложенными ладонями и посылают тебе свой поклон».

Выслушав ответ, Чандрапида простился с вассальными царями, взял Патралекху за руку и провел ее в глубь дворцового парка. Там он отпустил слуг, сел посреди лужайки лотосов, растянувших над ним как бы зонт своими длинными, вытянутыми вверх стеблями, отодвинул ногой пару гусей, мирно спавших под одним из лотосов, похожим на изумрудного цвета флаг, и с истерзанным сердцем, не в силах сдерживать свое нетерпение, стал расспрашивать Патралекху: «Скажи, как тебе жилось у Кадамбари после моего отъезда? Как долго ты у нее пробыла? Благосклонна ли была к тебе царевна? С кем ты встречалась? О чем разговаривала? Кто чаще других обо мне вспоминал? Кто больше других выказывал ко мне расположение?» На его вопросы Патралекха отвечала: «Божественный, выслушай со вниманием, как и сколько времени я жила у Кадамбари, как относилась ко мне царевна, с кем я встречалась, о чем разговаривала, кто чаще других о тебе вспоминал и кто больше других выказывал к тебе расположение.