Бана - Кадамбари

Тут подошел Вайшампаяна и показал два полученных им письма с тем же, что у Чандрапиды, пожеланием. «Да будет так, как повелевает отец!» — воскликнул Чандрапида и, сев на коня, дал приказ ударить в походные барабаны. А полководцу Мегханаде, сыну Балахики, который подъехал к нему со свитой из многих всадников, он сказал: «Спустя какое-то время сюда прибудет Кеюрака с Патралекхой. Взяв Патралекху с собой, ты должен последовать за мною, а через Кеюраку передай от меня поклон царевне Кадамбари и такое послание: „Природа смертных во всех трех мирах, поистине, презренна, коварна, неблагодарна и непредсказуема. Привязанности вдруг обрываются, и люди не считаются с чувствами друзей. Так и мой отъезд делает мою любовь к тебе жалким обманом. Твоего доверия я добился ложным красноречием, моя преданность тебе оказалась мошенничеством, подслащенным угодливостью, а намерения мои расходятся с делами. Но довольно говорить о себе. Увы, и ты, царевна, заслуживаешь укоризны, ибо обратила свой взор, который предназначен для одних только богов, на недостойного. А ведь взоры великодушных, проливающие нектар милости, навлекают на них позор, если падают на кого-то ничтожного. Впрочем, сердце мое гнетет стыд не столько даже перед тобой, царевна, сколько перед Махашветой. Боюсь, ты еще не раз упрекнешь ее за пристрастие ко мне, негодному, которого она так восхваляла и кому приписала тьму мнимых добродетелей. Однако что же мне делать? Приказ отца непреложен, и я должен ему повиноваться, хотя сердце мое привязано к Хемакуте и хотело бы остаться в рабстве у Кадамбари на тысячу грядущих рождений. Благоволение царевны не позволяет мне покинуть ее, как без воли на то правителя не покидают царских чертогов. И все-таки по приказу отца я должен ехать в Удджайини. Отныне, вспоминая о дурных людях, всегда будут говорить о недостойном Чандрапиде. Но знай, что Чандрапида, пока он жив, еще попытает счастья вновь припасть к твоим ногам-лотосам. Прошу тебя, поклонись от меня Махашвете и уверь ее в моей преданности. Передай привет Мадалекхе и скажи ей, что я крепко ее обнимаю. Горячо обнимаю и Тамалику. Всем твоим слугам я желаю благополучия и, почтительно сложив ладони, прощаюсь с благословенной Хемакутой“».

Дав Мегханаде такое поручение, Чандрапида поставил во главе войска Вайшампаяну и повелел ему двигаться вслед за собой медленными переходами, дабы не утомить вассальных царей и их воинов. А сам, с сердцем, опустелым после недавней разлуки с Кадамбари, тотчас же тронулся в путь верхом на Индраюдхе. Его сопровождал отряд всадников, скакавших на резвых конях, которые, не зная забот, веселым ржанием сотрясали Кайласу, дробью копыт крушили землю и над которыми шумел густой лес из копий-лиан. Рядом с Чандрапидой, держась за его седло, бежал, по приказу царевича, гонец от Тарапиды и указывал дорогу в Удджайини.

Чандрапида ехал через сумрачный лес, где чуть ли не все деревья, сплошь увитые лианами, дотягивались вершинами до облаков; где тропинки петляли между стволов, поваленных могучими слонами; где над могилами побывавших в лесу смельчаков были навалены курганы из травы, листьев и деревянных кольев; где у подножий высоких деревьев стояли резные изваяния Дурги; где повсюду была разбросана кожура плодов миробалана, высосанных страдающими от жажды спутниками; где нелегко было выжить из-за нехватки воды, ибо лесные колодцы были заброшены, засыпаны пыльцой с распустившихся цветов каранджи, а вода в них, заваленная листьями, стала теплой, тухлой, грязной и вонючей; где лишь по деревьям у заглохших водоемов, увешанным, словно стягами, лоскутьями старой одежды, по траве, собранной в кучи и желтой от пыли с ног пилигримов, по сплетенным из веток лиан и брошенным кувшинам, по ворохам сухих листьев на окрестных камнях можно было догадаться, что когда-то здесь отдыхали путники; где трудно было проникнуть в глубь чащи из-за высохших горных рек, чьи берега посерели от пыльцы с обильных медом деревьев синдувары, чьи песчаные отмели густо устилали ветви лиан кунджаки, а остатки воды сохранились лишь в канавках, прорытых путниками в грязном песке; где только лай собак и крик петухов давали понять, что посреди густых зарослей иногда скрываются небольшие селенья.

Чандрапида ехал целый день, а когда солнце стало садиться и его заходящий диск окрасил день багровым светом, въехал в перелесок из деревьев кадамба, шалмали и палаша, которые, не имея ветвей и увенчанные лишь у самого верха шатром из листьев, походили на зонты. Перелесок был прорежен полянами, которые щетинились узловатыми пнями с торчащими вверх отростками, разрезан изгородью из твердого и желтого, как шафран, бамбука, уставлен травяными чучелами для отпугивания ланей от спелых плодов на деревьях и бледно-желтых колосьев проса. А немного дальше он увидел огромный красный флаг, который был привязан к вершине высокого сандалового дерева и, казалось, высматривал оттуда на дороге путников, предназначенных для жертвоприношения. Полотнище флага было покрыто густой, алой, как кровавое мясо, краской, обрызгано сандаловым соком, напоминающим свежую кровь, украшено красными вымпелами, похожими на высунутые языки, и черным султаном, похожим на клок звериной шерсти. К верхней части древка были прикреплены полукружье и шар, сложенные из ракушек и изображающие месяц и солнце, которые, казалось, сошли на землю, чтобы защитить буйвола Ямы {298} 298 …чтобы защитить буйвола Ямы. — Здесь с буйволом Ямы (см. примеч. 204 ) идентифицируется демон-буйвол Махиша, убитый богиней Чандикой. . А венчал древко золотой трезубец, который словно бы пронзал небо и к одному из зубьев которого железной цепью привязан был колокол, гудящий, когда он раскачивался, глухим, угрожающим гулом, а к другому — яркое опахало из львиной гривы.

Проехав немного вперед по направлению к флагу, Чандрапида увидел святилище богини Чандики {299} 299 …увидел святилище богини Чандики. — Далее следует описание святилища, которое соответствует представлению о Чандике как грозной богине-воительнице, которой приносятся кровавые (в том числе и человеческие) жертвы. . К нему вели ворота, унизанные слоновыми бивнями, белыми, как остроконечные стебли цветов кетаки. Над воротами нависала медная арка, в которую были вделаны железные щиты-зеркала с красными опахалами над ними, как будто это были головы диких горцев со страшными космами рыжих волос. Посреди святилища на черном каменном пьедестале стоял черный буйвол, чье туловище было разрисовано красными пятнами сандала величиною с ладонь, как если бы его погладил кровавой рукой Яма, и чьи красные глазницы жадно лизали шакалы, принимая их за капли крови. Повсюду были разбросаны принесенные для поклонения богине цветы: там — красные лотосы, похожие на глаза лесных буйволов, убитых горцами, там — гроздья цветов агасти, похожие на львиные когти, там — бутоны киншуки, похожие на залитые кровью когти тигра. Двор святилища был усеян останками принесенных в жертву животных и казался деревом, чьи ветви — кривые рога антилоп, листья — сотни отрезанных языков, покрытые кровью, цветы — тысячи окровавленных глаз, плоды — множество бритых голов. Здесь же росли деревья ашоки, на чьих ветвях, будто они до времени расцвели гроздьями цветов, прятались от собак красные фазаны, и высились пальмы тала, увешанные похожими на черепа плодами, так что они казались веталами, пришедшими испить жертвенной крови. Проход в глубь двора преграждали деревья кадали, дрожащие словно бы в лихорадке испуга, заросли деревьев шрипхалы, словно бы оцепеневшие от ужаса, пальмы кхадира, на которых, казалось, от страха вздыбились волосы. Среди них беззаботно играли любимцы Чандики — молодые львы и стряхивали с себя жемчужины, выпавшие из разодранных ими висков диких слонов {300} 300 …жемчужины, выпавшие из ‹…› висков ‹…› слонов. — См. примеч. 32. . Эти жемчужины, принимая их за красные от жертвенной крови зерна риса, подхватывали глупые петухи, а затем снова бросали их на землю. Двор святилища был липким от потоков крови, казавшихся еще более красными от лучей закатного солнца, которое, отражаясь в них, словно бы падало в обморок при виде кровавого пиршества.