Хуан Валера - Испанские повести рассказы

Царило молчание, нарушаемое лишь песней ветра, зовущей и нежной, как голубиное воркованье. Тщетно старался ветер расшевелить прямые, негнущиеся стебли травы или найти отзвук в соседних горных вершинах. Вокруг корчмы спокойно и самодовольно прохаживались куры; они то складывали, то вновь веером распускали пышные хвосты и так близко подходили, что задевали ноги хозяина и гостя. Время от времени петух поднимал увенчанную гребнем голову и, откинувшись назад, бросал в воздух звонкое «кукареку», точно призывая прохожих заглянуть в харчевню. Кот, любитель уюта, выбрав на завалинке, в затишье от ветра, уголок, залитый солнцем, свернулся клубочком; он сладко подремывал, жмурясь и искоса бросая лукавый взгляд на воробьев, которые, подобно беднякам, питающимся крохами с богатого стола, подбирали остатки куриного корма.

Солнце щедро дарило радость и тихий покой сердцу; мысли невольно стремились ввысь, в ослепительное безоблачное небо, а вся природа изливала такое блаженство, что хотелось воскликнуть: «Боже, до чего хороша жизнь, когда все в ней подчиняется тебе, как своему началу и концу!»

— Вот что, дружище, — сказал гость, обращаясь к корчмарю, — бросьте хныкать, как попрошайка. Все-то у вас неприятности да горести. Возьмите пример с меня: когда я иду спать, я первым долгом снимаю шляпу и кладу ее в сторону со словами: «Здесь все невзгоды»; потом снимаю куртку и говорю: «А вот тут все печали», — крещусь и засыпаю, как младенец. Отчего же и не заснуть без горя? А вы вечно на все сетуете. Виданное ли это дело! Да ведь вам только птичьего молока не хватает!

— Ну как же мне не жаловаться? Нынче вот ко всем прочим бедам нога вдруг разболелась. Дом валится, крыша течет… Да если б только это!

— А что же еще, старина?

— Да по-вашему все пустяки, хоть ослепни на оба глаза. Будто вы ничего не слыхали о жеребьевке! Парней уж вызывали, — моему Хосе тоже придется жребий тянуть.

— От этого никуда не денешься. Едва мой Хуан успел разделаться с военной службой, как пришел черед Мануэля. А я и не охнул. Поверьте, вашему Хосе это будет только на пользу. Пусть идет, а то держите мальчонку все в горах да с козами, — вот он и одичал. Я отслужил свое и нисколько не жалею. В армии человеком стал. Правда, мне повезло: я был вестовым, да еще у какого офицера! Смелости и доброты у него на двоих бы хватило. А любил я его — ну как моего меньшого брата! Я бы за него тысячу жизней отдал! И не на словах, а на деле. Видите шрам на лбу? Это меня француз пометил, когда я в битве под Медельином заслонил моего лейтенанта. Враг занес уж над ним саблю, хотел убить, да вместо этого сам. с жизнью распростился, а мне на память царапину оставил. Вашему сыну, старина, надо свет повидать, а то он здесь совсем закис и ни к черту не годится.

— Но ведь он у меня придурковатый, не чета старшему. Однако сердце у него золотое — получше, чем у иного умника.

— Так и у осла: все достоинства внутри спрятаны. Ну, коли не хотите с ним расставаться, поставьте замену.

— Откуда же взять столько денег?

— Откуда взять? Куда положили, оттуда и возьмите. Деньжата у вас водятся. Вам и козы доход приносят, да и от харчевни вы не в накладе. Знаете сказку о хозяине-скопидоме: у него и пес скулит, что миска пуста, и петух с голоду едва кукарекает, и кот жалобно мяучит, того и гляди ноги протянет, — а в доме полная чаша.

— Вам бы лишь балагурить. А мне не до шуток, старина, — тут дело серьезное. Что мне делать, матерь-божия, что мне делать?

— Дышать поглубже, чтобы не задохнуться.

— И останусь я один как перст.

— Нет, дружище, так не годится. Продавайте корчму и перебирайтесь в город.

— И слышать об этом не хочу! Здесь я жизнь прожил и место это ни на что не променяю. Отсюда до самой смерти никуда не пойду!

Тут юноша, молча слушавший беседу двух приятелей, не торопясь встал и, охнув, лениво потянулся.

— Сынок, — обратился к нему дядюшка Бернардо, — запомни:

— Да ведь я целых две лиги пешком отмахал, — ответил юноша.

— Целая горсть, а в горсти три мухи! — пошутил Бернардо. — Да кто тебе велел по горам шататься? Ты ведь цирюльник, так не лезь из кожи вон, чтобы стать охотником. К чему ты надрываешься? Хочешь, чтобы тебя сеньором величали? Куда конь с копытом, туда и рак с клешней! Такие, как ты, сынок, частенько с прямого пути сбиваются.

— Дядюшка Бернардо, — ответил юноша, бросая на старика злобный взгляд — язык у вас что-то больно остер и длинен. Да не охота мне связываться со стариком. Скажите спасибо, что у вас седые волосы.

С этими словами юноша удалился.

— Смотря, Хуан Луис Головорез! — крикнул ему вслед Бернардо. — Не слишком ли много о себе воображаешь? Угрозы твои мне не страшны. Меня не запугают и два десятка таких образин, как ты. Верно, я стар, но седина мне не защита от людей без стыда и совести, вроде тебя. Запомни раз навсегда — со мной грубостью не возьмешь!

Было так тихо и ясно, что отповедь старика от слова до слова достигала ушей человека, названного Хуаном Луисом Головорезом, но он, посвистывая и ни разу не оглянувшись, продолжал свой путь.

— Черт возьми, дружище, здорово вы отделали цирюльника! — сказал хозяин корчмы. — Можно подумать, что вы с ним не в ладах.

— Так оно и есть, старина, — ответил дядюшка Бернардо, — знайте, что во всем Хересе не найдется большего плута, чем этот мальчишка. Однако не все его так хорошо раскусили, как я… после одного случая. И он это отлично знает.

— Охота вам связываться с этим задирой! Право, еще поплатитесь за свою неосторожность. Что до меня, то, когда мальчишка проходит мимо, я первый с ним здороваюсь.

— Дружище, мне он не страшен. Верно, у него против меня зуб. Но он знает, что не я, а сам он поплатится шкурой, стоит ему только меня задеть.

Случай, о котором дядюшка Бернардо до сих пор никому не рассказывал, произошел как-то поздним вечером; старик проходил глухим лесом, где Хуан Луис притаился в засаде. Заметив, как блеснул в темноте нож, дядюшка Бернардо с такой силой ударил Хуана Луиса по руке палкой, что тот уронил оружие. Старик поднял нож, который цирюльник пытался у него выхватить, и спокойно сказал:

— Послушай-ка, Хуан Луис, зла я тебе не причиню и прошу лишь об одном: стань честным человеком.

С той поры вместо благодарности цирюльник затаил против старика злобу. Низкое существо может возненавидеть человека за одно лишь его нравственное превосходство.

Хуан Луис направился в горы, где вскоре повстречался с Xoсe Камасом, пасшим коз, и, как всегда, попросил у него молока; пока Хосе, охотно слушавший все, что в благодарность за молоко рассказывал ему Хуан Луис, доил козу, между юношами завязался разговор.