Андре Моруа - История Англии

9. В начале правления Якова I пуритане были частью национальной Церкви и надеялись навязать ему свои доктрины. В Хемптон-корте под председательством короля была созвана конференция, чтобы изучить их петицию. Яков I даже нашел удовольствие в этой богословской дискуссии, пока не были произнесены слова пресвитерианство и синод . Они вызвали у него тягостные воспоминания. «Если вы хотите Пресвитерианскую церковь, — сказал он, — то она так же согласуется с монархией, как Бог с дьяволом… Джек, Уилл и Том могут критиковать мои поступки; Джек скажет: „Это должно быть так“, а Уилл возразит: „Нет, это должно быть не так, а эдак“. — И, схватив свою шляпу, чтобы покинуть заседание, он воскликнул: — Известно, как они обходились с этой несчастной дамой, моей матерью, и со мной самим во время моего несовершеннолетия… Так что я подведу итог: никаких епископов, никакого короля… Если это все, что ваша партия имеет сказать, я заставлю вас считаться с принятыми нормами, а не то изгоню из страны». Этой речью он превратил религиозную распрю в политическую. Пуритане вычитали в Библии, что вера должна быть воинствующей и что долг всякого человека, знающего истину, состоит в том, чтобы добиться ее торжества. И они вознамерились попытаться, раз уж их к этому вынудили, добиться ее торжества над самим королем.

10. Начиная с этого момента надо различать в английском духовенстве три партии: партию Высокой церкви, наименее отдаленной от Римской, которая приняла ритуал, предписанный Тюдорами; пресвитерианскую — нонконформистскую партию, которая остается в Церкви, но желает ее реформировать; и независимую, или «конгрегационалистскую», партию, которая осуждает одновременно англиканский епископат и пресвитерианский синод. Независимые (индепенденты) отказывались признавать государственную Церковь, хоть английского, хоть шотландского типа. Церковь для них была группой христиан, объединенных только своей волей. Некоторые из них в своем уважении к индивидуальной свободе доходили даже до отмены крещения детей и крестили только взрослых, которые уже могли верить, — это были баптисты.

11. Важно понимать, что для независимых протестантов в то время не было никакой надежды мирно практиковать свою религию, если они оставались в Англии. Многие решили уйти в изгнание и с 1608 г. эмигрировали в Голландию, но там наиболее требовательных из них тоже обеспокоила окружающая ересь. В 1620 г. они приехали в Саутгемптон и сразу же сели на «Мейфлауэр», который должен был доставить их в Америку. Этих первых пилигримов было 102 человека. Они надеялись обосноваться у северной границы территории Виргинской компании, но из-за ветров и течений высадились севернее, в области, которая сегодня называется Новая Англия. В последующие годы, которые в Англии были не слишком благоприятны для пуритан, к ним присоединились тысячи эмигрантов, и в этой новой стране люди, которые предпочли изгнание ереси, установили, как это можно было предвидеть, теократию.

1. Между двором Якова I и его парламентом не было ничего общего. Двор, фривольный и распутный, кишел скандалами, в которых супружеские измены были наименьшим злом. Король, человек слабый, мягкотелый и привязчивый, не мог обойтись без фаворитов, выбранных скорее благодаря привлекательности их лица, нежели качествам государственных мужей. Он обсуждал с ними наиболее серьезные дела не за столом совета, но в конце ужина или после охоты. В начале своего царствования ему хватило благоразумия сохранить рядом с собой Роберта Сесила (которого он сделал графом Солсбери) и некоторых из лучших советников Елизаветы, но постепенно власть перешла к фавориту Роберту Карру (ставшему графом Сомерсетом), а потом к Джорджу Вильерсу, молодому человеку двадцати двух лет, очаровательному, бедному, хорошего происхождения; он был весьма цинично выбран архиепископом Кентерберийским и его союзниками для того, чтобы выжить Сомерсета. Королевский кравчий, постельничий, рыцарь ордена Подвязки, барон, виконт, маркиз, главный адмирал, надзиратель Пяти портов, герцог Бекингем, любимый министр Якова I, а потом и его сына Карла, «никогда, — пишет Кларендон, — не видывали, чтобы человек проделал путь быстрее и вознесся к первым должностям государства единственно с помощью своей красоты». Переписка Бекингема и Якова I свидетельствует о поразительной фамильярности, с какой подданный обходится со своим государем. Можно вообразить, какое отвращение должен был внушать этот жизнерадостный и насквозь прогнивший двор серьезным джентльменам, которые, как и во времена Елизаветы, представляли тогда в парламенте английских йоменов и буржуа. Эти депутаты от провинций были далеки от лондонских соблазнов. Они, по словам Тревелиана, являлись наследниками многих поколений «сельской здоровой жизни, воспитанными на елизаветинской культуре и вдохновленными пуританской религией». Двор на них не оказывал влияния. Они не зарились на выгодные места, но знали, что у короля не было другой вооруженной силы, кроме «натасканных банд» или ополчения графств, которые думали так же, как парламент. Не искавшие благосклонности и недоступные для страха, они гордо пользовались своей привилегией порицать королевскую администрацию, а после заседания, где совершенно свободно говорили то, что думали о герцоге и даже о короле, совершенно безбоязненно возвращались пешком из Вестминстера в Сити, потому что чувствовали себя защищенными от злопамятства двора молчаливой, но действенной поддержкой лондонских буржуа и подмастерьев.

Ренольд Эльстрек. Яков I на заседании парламента. Гравюра. 1608

2. И этому парламенту, сознающему как свои обязанности, так и свою силу, Яков I хотел наивно навязать свои представления о божественном и наследственном праве королей. Это было новой теорией для Англии, где выбор совета, а потом парламента всякий раз преобладал над правом наследования, когда того требовало благо страны. Яков I, логический ум, хотел превратить монархию в связную систему, а на благословенной земле непоследовательности, каковой являлась Англия, это было вернейшим средством сделать ее непопулярной. Если верить королю-богослову, не только сам помазанный и коронованный монарх становился священной особой, но, поскольку Бог заранее выбрал и освятил всех будущих королей, и парламенту оставалось лишь принимать к исполнению божественные повеления. Король ответствен перед Богом, а не перед своими подданными. Он не подчинен закону, потому что сам является законом. «Rex est Lex» («Король есть закон») . Эта доктрина, которую Яков I некогда противопоставил притязаниям Шотландской церкви, оскорбила палату общин.