Марсель Пруст - Сторона Германтов

— Она очень добрая, — сказал мне герцог Германтский о принцессе Пармской, — и как никто умеет быть «гранд-дамой».

Пока меня представляли женщинам, один господин проявлял явные признаки беспокойства: это был граф Аннибал де Бреоте-Консальви. Он опоздал и не успел разузнать, с кем ему предстоит обедать; когда я вошел в гостиную, он предположил во мне гостя, не принадлежащего к кругу герцогини, а значит, обладающего самыми невероятными титулами, которые помогли ему сюда проникнуть; итак, он водрузил под аркой бровей монокль, который, как он надеялся, поможет ему распознать, к какой человеческой породе меня отнести. Он знал, что у герцогини был свой «салон» — бесценный удел воистину великих женщин; это значило, что к людям своего круга она иногда добавляла известных людей, которые могли предъявить открытие нового лекарства или создание шедевра. Сен-Жерменское предместье до сих пор пребывало под впечатлением от известия о том, что на прием, устроенный в честь короля и королевы Англии, герцогиня не побоялась пригласить г-на Детайя [257] …на прием, устроенный в честь… не побоялась пригласить г-на Детайя . — Принц Уэльский, в 1901 г. ставший королем Эдуардом VII, приезжал в Париж один, без жены, в 1903 г. С королевой Александрой он приедет в Париж только в 1907 г., позже описываемых событий. Художник Эдуар Детай (1848–1912), член Академии художеств, был известен в основном картинами на исторические и военные сюжеты. Он в самом деле удостаивался приглашения на приемы, где были король и королева, в 1907 г. в английском посольстве и в 1910 г. дома у графини Греффюль (послужившей Прусту одной из моделей для образа герцогини Германтской). . Разумницы Сен-Жерменского предместья, не оказавшиеся в числе приглашенных, были вне себя от горя, до того притягательна была для них мысль увидать вблизи этого удивительного гения. Г-жа де Курвуазье уверяла, что там был также г-н Рибо [258] Александр Рибо с 1890 до 1893 г. был министром иностранных дел. , но это была выдумка, изобретенная, чтобы все поверили, будто Ориана задумала сделать мужа послом. Наконец, что было совсем уже скандально, герцог Германтский, с галантностью, достойной маршала Саксонского [259] Эрманн-Морис, граф Саксонский (1696–1750), — французский маршал, выдающийся полководец, славился также галантными похождениями; его любовницей была, между прочим, знаменитая актриса Адриенна Лекуврёр, так что он был своим человеком в театральном мире. , явился в фойе «Комеди Франсез» и пригласил мадмуазель Райхенберг [260] Сюзанна Райхенберг (1853–1924) — знаменитая актриса «Комеди Франсез», выступавшая также с чтением стихов Верлена, Монтескью, Марселины Деборд-Вальмор, Франсуа Коппе; Пруст упоминает о ее декламациях в статьях «Литературный праздник в Версале» (1894) и «Салон графини Эмери де Ларошфуко» (при жизни не публиковалась). , чтобы она пришла почитать стихи перед королем; актриса согласилась, и в истории раутов это событие оказалось беспрецедентным. Г-н де Бреоте помнил о всех этих непредвиденностях (которые, впрочем, полностью одобрял), он и сам был украшением салона и в некотором роде его святыней, в том же роде, что и герцогиня Германтская, но в мужской ипостаси, — и вот он ломал себе голову, кто же я такой, чувствуя, что перед ним открывается необозримое поле для исследований. На мгновение у него в мозгу мелькнуло имя г-на Видора, но он рассудил, что я слишком молод для органиста, а г-н Видор недостаточно выдающийся, чтобы его «принимали» [261] … г-н Видор недостаточно выдающийся, чтобы его «принимали». — Шарль Мари Видор (1845–1937) — главный органист церкви Сен-Сюльпис, а также профессор органа и композиции в Национальной консерватории музыки и декламации. . Ему показалось более вероятным, что я новый атташе дипломатической миссии Швеции, о котором ему уже говорили, и он приготовился спросить у меня, как поживает король Оскар [262] … как поживает король Оскар … — Королем Швеции в это время был Оскар II (1829–1907), правивший с 1872 г. , у которого его не раз очень тепло принимали; а уж когда герцог, представляя меня г-ну де Бреоте, произнес мое имя, тот, слыша его в первый раз, окончательно уверился, что я знаменитость, коль скоро меня сюда позвали. Ориана безусловно никого просто так не приглашала и владела искусством привлекать к себе в салон тех, кто был на виду, не больше одного процента, разумеется, чтобы не понизить уровень салона. Итак, г-н де Бреоте принялся облизываться и жадно принюхиваться в предвкушении не только обеда (а он знал, что обед будет отменным), но и общества, тем более что мое присутствие наверняка оживит общую беседу, а ему самому подкинет пикантный сюжет для разговора на другой день в гостях у герцога Шартрского. Он еще не вполне был уверен, изобрел ли я сыворотку против рака, которую недавно проверяли опытами, или сочинил одноактную пьесу, которую ставят во Французском театре, но, будучи большим интеллектуалом и большим любителем книг о путешествиях, он все отвешивал мне поклоны, посылал улыбки и заговорщицкие взгляды, пропущенные сквозь монокль, — возможно, пребывая в заблуждении, что достойный человек будет уважать его больше, если изловчиться и внушить ему иллюзию, что для него, графа де Бреоте-Консальви, умственные преимущества не менее достойны уважения, чем преимущества происхождения; а может, он просто хотел выразить свою радость, но не знал, как это сделать, каким языком со мной говорить, — в сущности, это выглядело, как если бы его плот причалил к неведомой земле и перед ним предстали какие-нибудь «туземцы», а он бы, с любопытством наблюдая за их обычаями, показывая, что преисполнен дружелюбия, и в подражание им то и дело испуская громкие крики, попытался с выгодой для себя выменять стеклянные бусы на страусиные яйца и пряности. Я по мере сил отозвался на его радость, потом пожал руку герцогу де Шательро, которого уже встречал раньше у г-жи де Вильпаризи, и он сказал мне, что маркиза — тонкая штучка. Выглядел он очень по-германтски: белокурые волосы, нос с горбинкой, пятна раздражения на щеках, — все, что видно на портретах членов этой семьи, дошедших до нас еще с XVI и XVII века. Но я разлюбил герцогиню, поэтому ее перевоплощение в молодого человека меня не тронуло. Крючковатый нос герцога де Шательро я воспринимал как подпись художника, которого долго изучал, но теперь утратил к нему интерес. Потом я поздоровался с принцем де Фуа и, подвергнув свои пальцы испытанию, из которого они вышли весьма помятыми, вложил руку в тиски сложенной на немецкий манер пригоршни, принадлежавшей принцу фон Пфаффенхайму, другу г-на де Норпуа; принц тем временем улыбался не то иронически, не то добродушно; в этой среде, обожавшей прозвища, все звали его «принц Фон», так что даже он сам подписывался «принц Фон», а в письмах самым близким просто «Фон». По крайней мере, это сокращение было удобочитаемо, в отличие от его сложного имени. Труднее было понять, зачем Элизабет заменяли то на Лили, то на Бебет; так в совсем другой среде всех подряд зовут Киким. Когда люди, вполне, впрочем, праздные и легкомысленные, называют кого-то «Кью», можно все же догадаться, что они не желают тратить время на то, чтобы выговорить «Монтескью». Но поди пойми, зачем им называть одного из кузенов Динан вместо Фердинан. Кстати, не надо думать, что, давая кому-нибудь кличку, Германты неизменно прибегали к повторению слога. Так, двух сестер, неимоверно тучных, графиню де Монпейру и виконтессу де Велюд, никто никогда не звал иначе как «Малютка» и «Крошка», причем ни у кого эти прозвища не вызывали ни малейшей улыбки, а сестры и не думали обижаться, потому что так повелось испокон веку. Когда г-жа де Монпейру тяжело болела, обожавшая ее герцогиня Германтская со слезами на глазах спрашивала у ее сестры: «Говорят, Малютке совсем нехорошо?» Г-жа д’Эклен носила волосы на прямой пробор, так что они совершенно закрывали ей уши, и называлась поэтому «Тетеря». Иногда для обозначения женщины к имени или фамилии ее мужа просто добавлялось «а». Самого скупого, алчного и безжалостного человека в Сен-Жерменском предместье звали Рафаэль, так вот, его супруга, прелестная, словно цветок, пробившийся среди камней, всегда подписывалась Рафаэла; но это все лишь отдельные примеры бесчисленных правил, которые при случае мы всегда сумеем истолковать.