Марсель Пруст - Сторона Германтов

хотя именно этого стиха она как раз не знала. Эта представительница рода Курвуазье почти каждый понедельник проглатывала эклер с кремом в нескольких шагах от графини Г***, но все понапрасну. И г-жа де Вильбон по секрету признавалась, что не может постичь, как это ее кузина Германт принимает у себя женщину, которая в Шатодене не принадлежит даже к второсортному обществу. «Стóит ли после этого моей кузине быть такой разборчивой в знакомствах — она же просто надо всеми издевается!» — заключала г-жа де Вильбон, сменив выражение лица на ироническую и безнадежную улыбку, которая при игре в загадки подразумевала бы скорее другой стих, которого графиня тоже не знала:

Кстати, предвосхитим события и заметим, что «упорство», с которым рифмуется «непокорство» в следующем стихе Расина и с которым г-жа де Вильбон третировала г-жу Г***, не вовсе пропало втуне. В глазах г-жи Г*** оно наделяло г-жу де Вильбон таким очарованием, впрочем вполне воображаемым, что, когда дочери г-жи Г***, первой красавице и богачке на всех балах того времени, пришла пора выходить замуж, все с удивлением узнали, что она отказывает всем герцогам. А дело в том, что ее мать, помня о еженедельных унижениях, которые она терпела на улице Гренель в память о Шатодене, желала для дочери только одного мужа, а именно сына г-жи де Вильбон.

Германты и Курвуазье сходились только в одном: и те, и другие преуспели в бесконечно разнообразном искусстве высокомерия. Германты между собой тоже несколько отличались по части манер. И все-таки все Германты, во всяком случае истинные Германты, когда им кого-нибудь представляли, держались несколько церемонно: например, они протягивали вам руку с таким видом, будто посвящают вас в рыцари. Как только какой-нибудь Германт, пускай хоть двадцати лет от роду, но уже следующий примеру старших, слышал ваше имя, которое произносил общий знакомый, он, когда ему вас представляли, словно не сразу мог решить, здороваться с вами или нет, и мерил вас взглядом своих, как правило, синих глаз, холодным, как сталь, способным пронзить насквозь и добраться до ваших самых сокровенных мыслей. Кстати, Германты в самом деле думали, что видят людей насквозь, они мнили себя выдающимися психологами. К тому же они рассчитывали, что после этого осмотра их приветствие прозвучит особенно сердечно и не достанется недостойному адресату. Все это происходило на таком расстоянии от вас, которое было бы невелико для обмена ударами шпаги, а для рукопожатия казалось огромным и леденило кровь, как будто и впрямь предстояла дуэль, а не рукопожатие, так что когда Германт, быстро заглянув во все потайные закоулки вашей души и убедившись в вашей благонадежности, решал, что отныне вы достойны встреч с ним, рука его, протянувшись к вам во всю свою длину, словно предлагала вам рапиру для поединка и улетала так далеко от своего хозяина, что непонятно было — вас ли он приветствует, склонив голову, или свою собственную руку. Некоторым Германтам не хватало чувства меры, а может, они просто не в силах были не повторяться, и эта церемония возобновлялась при каждой новой встрече с ними, что было явным преувеличением. Видимо, Германты, прежде чем подать знакомому руку, окидывали его своим пронзительным испытующим взглядом вполне машинально, ведь не могли же они забыть результаты психологического исследования, проделанного в прошлый раз; возможно, впрочем, они просто гипнотизировали знакомого, считая это умение особым даром «семейного гения» Германтов. Курвуазье, внешне совсем другие, напрасно пытались перенять это пронзительное приветствие и отыгрывались на непреклонном высокомерии или пренебрежительной поспешности. Зато некоторые, весьма немногие, дамы из рода Германтов заимствовали при знакомстве манеры Курвуазье. Когда вас представляли одной из этих дам, она приветствовала вас по всей форме, мгновенно наклоняя в вашу сторону голову и торс примерно под углом в сорок пять градусов; при этом нижняя часть тела, начиная от пояса, служившего опорой, оставалась безупречно прямой и неподвижной. Но, метнувшись к вам верхней частью тела, дама тут же стремительно отбрасывала ее почти так же далеко назад. Это быстрое движение вспять нейтрализовало дарованную вам уступку: вы уже успевали вообразить, будто потеснили противника и продвинулись вперед, как на дуэли, но тут же вновь оказывались на исходных позициях. С такою же очевидностью и у Германтов, и у Курвуазье развеивалась любезность и восстанавливалась прежняя дистанция в письмах, которые, по крайней мере в первое время, писали новым знакомым и Германты, и Курвуазье; изобрели этот прием Курвуазье; он должен был показать, что первоначальные авансы были не более чем минутной слабостью. Само письмо содержало фразы, которые, казалось бы, можно написать только близкому другу, но не было никакой возможности похвастаться дружбой с дамой, их написавшей, потому что письмо начиналось обращением «милостивый государь» и завершалось словами «примите, милостивый государь, уверения в искреннем к вам почтении». Между этим холодным обращением и ледяным заключением, менявшими смысл всего остального, располагались (если это был ответ на ваше письмо с соболезнованиями) самые трогательные картины скорби, которую дама из рода Германтов питала по случаю утраты сестры, душевной близости между вами и этой дамой, красот местности, где она пребывала, утешения, что приносили ей очаровательные внуки и внучки, но все это было просто письмом, таким, как те, что публикуют в письмовниках: в его задушевной интонации было не больше задушевности, чем если бы оно принадлежало перу Плиния Младшего или мадам де Симьян [274] …если бы оно принадлежало перу Плиния Младшего или мадам де Симьян . — Письма Плиния Младшего (ок. 61 — между 113 и 115) представляют собой основную часть его наследия, их стиль считается безупречным. Письма мадам де Симьян впервые были опубликованы в 1773 г. в сборнике «Новые и новонайденные письма маркизы де Севинье и ее внучки, маркизы де Симьян, публикуемые в продолжение различных изданий писем маркизы де Севинье» (Париж, Лакомб), а затем много раз воспроизводились в изданиях «Писем» мадам де Севинье. Полин Адемар де Монтей де Гриньян, маркиза де Симьян (1674–1737), в самом деле приходилась внучкой маркизе де Севинье, и именно по ее воле были опубликованы письма ее бабки. .