Эжен Сю - Зависть

Было столько убежденности, столько преданности в тоне Давида, на его мужественном и выразительном лине читалась такая нежность и острый интерес к Фредерику, такое решительное стремление спасти его, что Мари снова ощутила, как расслабляется ее сердце под влиянием неясной надежды.

Тогда в своей признательности за это неожиданное утешение она больше, чем когда-либо, восхитилась великодушием Давида и, невольно вспомнив грубую и оскорбительную недоверчивость своего мужа, она подумала: если бы не чувство сострадания, которое она и ее сын внушили незнакомому человеку, она была бы лишена из-за скупости и непонимания месье Бастьена средств для спасения сына, поскольку, не имея возможности путешествовать, она вынуждена теперь воспользоваться последним шансом.

Она сказала Давиду с сильным волнением:

- Все благодарности, с которыми я к вам обращаюсь, не смогли бы…

Давид не дал ей закончить:

- Без благодарностей! Вы ничем мне не обязаны, мадам. Наш друг читал вам мое письмо. Скажу вам еще, что в деле, которое я постараюсь совершить, я найду отвлечение от тяжелых дум и почту память своего брата, бедного юноши, о котором я сокрушаюсь.

- Я не настаиваю, месье. Впрочем, слова плохо передадут вам то, что я испытываю. Только вот что еще я хочу сказать вам, - добавила она, - это меня очень беспокоит (Мари опустила глаза и покраснела): - Я прошу у вас прощения за скромное, почти бедное существование, которое мы ведем здесь, и я…

- Позвольте мне вас перебить, - улыбнулся Давид, - я много путешествовал. Часто эти путешествия проходили в трудных и суровых условиях. Я был немного моряком, немного солдатом - это вам скажет о простоте моих привычек.

- Это еще не все, месье, - продолжала мадам Бастьен со все возрастающим смущением, - я почти всю жизнь живу одна. Занятия, дела моего мужа часто удерживают его вдали от дома. Но иногда он заезжает сюда на несколько дней и…

- Позвольте мне перебить вас еще раз, - Давид был растроган смущением мадам Бастьен и хотел предупредить то, что она затруднялась сказать. - От нашего общего друга я узнал кое-какие сведения о привычках г-на Бастьена. Поэтому я готов делать все, мадам, чтобы мое присутствие здесь ничем не стесняло его в привычках, мыслях и даже предрассудках. Я постараюсь, чтобы он относился ко мне терпимо и если не заслужу его расположения, то добьюсь хотя бы того, что стану ему безразличным, ибо мне будет тяжело, если начатое мною дело, возможно, сулящее успех, резко оборвется. И еще минутку выслушайте, мадам. Так как я не могу оставаться здесь вопреки воле г-на Бастьена, я во что бы то ни стало стерплю любые условия; каковы бы они ни были, мое достоинство не пострадает, уверяю вас. Вы понимаете, почему, не так ли?

- Да-да, месье Давид, понимаю - живо отозвалась Мари, облегчившая свое бремя.

Деликатность Давида произвела на молодую женщину новое и серьезное впечатление. Она не сомневалась, что доктор Дюфур предупредил своего друга об обычной грубости Бастьена, и великодушный человек, решивший себя посвятить излечению Фредерика со столь бескорыстной преданностью, заранее представил все неприятности.

А, может быть, и унижения, когда независимость его положения, его возвышенный характер попадут в ситуацию тягостного подчинения.

- Ах, сударь, - произнесла молодая женщина, устремляя на Давида влажно блестевшие глаза, - если прекрасные души понимают величину добра, которое они делают, как они должны быть счастливы в этот момент!

Эти простые слова, произнесенные с невыразимой признательностью, тогда как по ее бледному, прекрасному лицу струились слезы, так глубоко тронули Давида, что его глаза увлажнились, сердце учащенно забилось, и несколько минут он хранил молчание.

Мари заговорила первая:

- Теперь, месье Давид, будьте любезны, проводите меня. Я покажу вам комнату, в которой вы будете жить.

Давид поклонился и последовал за молодой женщиной.

Надвигалась ночь. Мадам Бастьен вяла лампу и направилась в небольшую столовую, где Маргарита накрывала на стол.

- Фредерик все еще у себя, не так ли? - поинтересовалась мать.

- Да, мадам, иначе я бы вас предупредила, он из дома не выходил.

Мадам Бастьен проводила Давида в мансарду, перестроенную из чердака.

Мансарда состояла из трех комнат. Одну занимала Маргарита, другую - извозчик, третья предназначалась наставнику.

Такова была непреклонная воля г-на Бастьена.

Напрасно его жена доказывала неуместность помещать в ней учителя, добавляя, что его можно было устроить приличнее и с небольшими издержками. Бастьен категорически воспротивился этому, больше того, он заявил, что если в его отсутствие жена попробует сделать по-своему, то, узнав об этом, он вернется и живо переселит сам «шелкопера-латиниста» - так он выражался - в мансарду, которой тот должен довольствоваться.

Мадам Бастьен знала, что муж способен выполнить свою угрозу. Чтобы уберечь избранного ею наставника от столь тяжелого оскорбления, она должна была смириться хотя бы внешне и пригласить уважаемого человека занять комнату, так мало соответствующую важности исполняемых им обязанностей.

Если молодая женщина приняла это как неуважение к достоинству уже первого воспитателя своего сына, то можно себе представить ее чувства, когда дело коснулось месье Давида, чье благородное бескорыстие встретило такое отношение!

Итак, Мари оказалась весьма сконфуженной, когда открывала дверь в комнату мансарды, которой она попыталась придать более-менее приветливый вид. В маленькой вазе из бело-голубого фарфора, стоявшей на письменном столе, находился букет хризантем и бенгальских роз - бледных и последних той осенью. Белые занавески на окнах стягивали ленты. В самых маленьких деталях этого преображения было видно желание заставить забыть о бедности с помощью заботы и милого уюта.

- К сожалению, сударь, я вынуждена вам предложить эту комнату, - застенчиво предложила Мари, - очень досадно, что я не могу предоставить вам более удобного жилья, но мое извинение…

Давид, бросив взгляд вокруг себя, не мог сдержать легкого изумления и после недолгого молчания меланхолически улыбнулся:

- По странной случайности, мадам эта комната весьма походит на ту, которую в ранней юности я занимал в отцовском доме. А я всегда с удовольствием вспоминаю прошлое, где осталось столько дорогого для меня.

Давид, говоривший правду, запнулся и снова бросил вокруг растроганный взгляд.

Не было ничего странного в таком сходстве двух комнат. Обычно мужские комнаты в мансардах походят одна на другую. Итак, радуясь этому сходству и заметному волнению, которое читалось на лице наставника, Мари надеялась, что благодаря счастливым воспоминаниям, которые это скромное жилище смогло внушить своему новому гостю, оно покажется ему более уютным.