Эжен Сю - Зависть

- О, как бьется мое сердце от ваших благородных слов, месье Давид! Какое открытие для меня! Низкая зависть, которая меня убивала, может быть чистой. Зависть, толкавшая меня к бездеятельности, отчаянию, смерти, должна стать действием, надеждой, жизнью. В бессильном бешенстве я только и знал, что проклинал себя, других и свое НИЧТОЖЕСТВО. Зависть даст мне силы выбиться из безвестности, и я выбьюсь!

- Хорошо, очень хорошо! - обрадовался Давид, в свою очередь прижимая Фредерика к груди. - Очевидно, я вас вылечил. Это не слишком трудная работа, когда имеешь дело с такой великодушной натурой, как ваша, столь заботливо воспитанной на зависть матерям. Этим утром в минуту смертельной опасности вашим последним криком был зов, обращенный к матери. Теперь вы вернулись к надежде, к жизни и вашими первыми словами снова были: «Мама! Мама!»

- Я обязан вам жизнью, - бормотал сын мадам Бастьен. - Вы спасли мое тело и излечили душу, месье Давид.

- Фредерик, - волнуясь, произнес Давид, - зовите меня своим другом. Ведь я заслужил теперь это звание, не так ли? И оно заменит мне ласковые слова, которые я больше не слышу: «Мой брат».

- О, мой друг! - восторженно закричал Фредерик.

- Вы увидите, что я буду достоин вашей дружбы!

За этим взрывом теплых чувств последовало молчание. Давид и Фредерик крепко обняли друг друга.

Наставник заговорил первым:

- Сейчас, Фредерик, я должен воззвать к вашей откровенности относительно одного серьезного обстоятельства.

Вам надо быть строгим к себе, но справедливым. Скажите мне…

Давид не закончил. Полностью поглощенные беседой, они не следили за дорогой, и телега, уже подъехавшая к ферме, остановилась у ворот.

Мари Бастьен, смертельно обеспокоенная продолжительным отсутствием сына и месье Давида, уже долго стояла в раскрытых сенях, ожидая их возвращения.

При видя крытой повозки, остановившейся перед фермой, необъяснимое чувство подсказало молодой женщине, что ее сын находится там. Радуясь и беспокоясь одновременно, она побежала к телеге, крича:

- Фредерик! Это ты?

Одним прыжком юноша спрыгнул на землю и, бросившись на шею матери, осыпал ее поцелуями и слезами. Голосом, прерывающимся от радостных рыданий, он повторял:

- Мама, спасен! Нет больше горя, мама! Я спасен!

При этих словах, повторяемых с упоением Фредериком, Мари посмотрела на сына со смесью радости и удивления. Он был преображенным, неузнаваемым: чистый лоб, лучезарная улыбка, воодушевленный взгляд. Его красивое лицо, казалось, озарилось внутренним светом. Молодая мать расцвела на глазах. Сын только восклицал «спасен!». По выражению лица Давида мать догадалась, что это он способствовал такой перемене во Фредерике.

Каким средством, каким чудом удалось ему добиться такого поразительного результата за столь короткое время? Мари не задавалась этим вопросом. Давид вернул ей прежнего Фредерика. В порыве почти религиозной признательности она хотела броситься к ногам Фредерика, но тот, предупредив ее движение, быстро протянул к ней руки. Молодая женщина пылко пожала их и воскликнула прерывающимся голосом, в котором дрожали струны материнской любви:

- Моей жизнью… Я обязана вам моей жизнью, месье Давид! Вы вернули мне сына!

- Мама! Мой друг! - закричал Фредерик.

И горячим объятием он прижал к себе Давида и Мари, которые, в свою очередь, обняли его.

Все трое несколько минут оставались безмолвными в этом положении.

Мадам Бастьен ничего не знала об опасности, которой подверг себя ее сын, Фредерик, как и Давид, сменил влажную одежду, и оба они вернулись к мадам Бастьен, которая, погрузившись в экстаз, только тогда спросила себя, каким чудом удалось Давиду так быстро излечить Фредерика.

Мать и сын только что виделись, но снова бросились в объятия друг другу. Готовая продлять это объятие до бесконечности, молодая женщина невольно искала глазами Давида, для того, чтобы сделать его свидетелем своих материнских ласк и выказать благодарность за счастье, которое она испытывает.

Фредерик обводил глазами комнату, по-видимому, растроганно созерцая предметы, находившиеся в ней.

- Мама, - сказал он, прерывая молчание, - ты примешь меня за безумного, но мне кажется, что я так давно не входил сюда, в нашу комнату для занятий. В последний раз я был здесь накануне нашей экскурсии в замок Пон-Бриллан. Наши книги, рисунки, пианино - это друзья, которых я нашел вновь после долгой разлуки.

- Я тебя понимаю, Фредерик, - улыбнулась мать, - Мы были как спящие из сказки «Красавица спящего леса», и наш сон длился пять месяцев! Дурные сны тревожны, но мы проснулись такими же счастливыми, как тогда, когда мы заснули, не правда ли?

- Более счастливыми, мама, - подтвердил Фредерик, взяв за руку Давида, - так как проснувшись, мы нашли настоящего друга.

- Ты прав, сынок, - согласилась Мари, бросая на Давида восхищенный взгляд. Затем, видя, что Фредерик открывает застекленную дверь, выходящую на лес, она добавила:

- Что ты делаешь? Дождь перестал, но погода еще сырая и пасмурная.

- Сырая! Пасмурная! - воскликнул Фредерик, выходя из дома и с нежностью смотря на лес. - О, мама, как можешь ты говорить, что погода пасмурная? Конечно, ты опять сочтешь меня безумцем, но наш старый лес мне кажется светлым и смеющимся, как в самый солнечный весенний день!

Юноша словно родился заново. Черты его лица выражали такое искреннее, восторженное счастье, что мать могла только любоваться им в молчании.

Снова она видела его таким же красивым, живым и радостным, как прежде, хотя он был бледным и похудевшим. Эта его бледность каждое мгновение заставляла сжиматься ее сердце от нежного волнения.

Давид, для которого каждое слово Фредерика имело смысл, тихо радовался этой сцене.

Вдруг молодой человек остановился на минуту перед группой елей, росших на поляне. После короткого размышления он повернулся к мадам Бастьен и сказал уже не весело, а с оттенком ласковой меланхолии:

- Мама, я хочу в двух словах рассказать тебе о моем излечении. - Да, - добавил он, обращаясь к Давиду, - вы увидите, что я извлек пользу из ваших уроков, мой друг.

Тут в первый раз Мари заметила, что ее сын называет Давида своим другом, удовольствие, которое она испытывала, так явственно отразилось на ее лице, что Фредерик сказал ей:

- Мама, это г-н Давид попросил меня, чтобы я называл его своим другом. Правда, теперь мне трудно долго говорить ему «господин Давид». Слушай, мама, ты видишь те темные ели?

- Да, конечно.

- Ничего не кажется бесполезнее, мрачнее ели с этими острыми иголками, не так ли?

- Да, сынок.

- Но когда Андре, наш садовник, наш шеф насаждений, - сказал с усмешкой Фредерик, - привьет к этому дикому дереву побег хорошей груши, мрачная ель скоро превратится в дерево, покрытое цветами, а потом вкусными плодами, У этого гибрида будут одни и те же корни, наливающиеся живительной силой из одного клочка земли. Но теперь эта сила будет приносить пользу. Ты понимаешь, мама?