Эжен Сю - Зависть

- К счастью, я услышал это отчаянный крик… Но теперь успокойтесь, все позади. Успокойтесь и скажите мне… - тут Давид запнулся. - Нет, после того, что произошло, я не могу вас расспрашивать. Я подожду признания, когда вы сами удостоите меня своего доверия.

Фредерик почувствовал деликатность Давида, так как тот не хотел пользоваться случаем оказанной услуги, чтобы вынуждать к откровенности сына мадам Бастьен.

Юноша сказал, в то время как глаза его наполнились слезами:

- Месье Давид, жизнь мне стала в тягость, я судил о будущем по прошлому и хотел покончить с собой. Однако ночью, когда я простился с мамой во время ее сна, мое сердце разрывалось от горя. Я представлял, что моя смерть может убить ее и на мгновение поколебался. Но я сказал себе: «Моя жизнь заставила маму пролить больше слез, чем моя смерть» и решил убежать. В это утро я просил у нее прощения за все горести, которые я ей причинил. Вас я тоже просил простить мои грубости, г-н Давид. Я не хотел унести с собой чью-нибудь неприязнь. Чтобы избежать всякого подозрения, я принял спокойный вид и стал придумывать способ ускользнуть из-под надзора. Ваше предложение выйти на прогулку способствовало моим замыслам. Я хорошо знаю местность и выбрал дорогу туда, где мог быть уверен, что я ускользну от вас и от вашей помощи.

Но я не знаю, как вы смогли отыскать меня по следам и так быстро, месье Давид.

- Потом я расскажу вам об этом, а сейчас продолжайте.

- Быстрота, жар от бега, шум ветра и воды опьяняли меня… А тут еще я увидел на горизонте выросший, как призрак…

Слабый румянец окрасил щеки Фредерика, и он не докончил.

Давид сам дополнил прерванную фразу и сказал себе: «Этот несчастный юноша в момент отчаяния увидел вдали замок Пон-Бриллан».

После минутного молчания Фредерик продолжал:

- Я вам говорю, месье Давид, что я был как пьяный, как безумный, так что не помню даже, как я бросился в реку. Холод воды охватил меня. Я представил себя умирающим и испугался. Я вспомнил о матери. Мне уже виделось, как она бросается к моему ледяному телу… Я не хотел больше умирать. Я крикнул: «Мама! Мама!», пытаясь спастись, так как я хорошо плаваю, но тело мое оцепенело от холода, я почувствовал что тону. Услышав журчание воды над своей головой, я с отчаянным усилием выплыл на поверхность реки. И тут потерял сознание. Очнулся уже здесь, когда вы спасли меня, г-н Давид, спасли, как собственного сына… Первой моей мыслью была мысль о матери.

И Фредерик, утомленный волнующим рассказом, откинулся на кровать, куда его перенесли, и погрузился в сон, закрыв глаза рукой.

Нарушив воцарившуюся тишину, в комнату вошел испуганный рабочий.

- Месье, - он бросился к Давиду, - тележка запряжена, уезжайте скорее.

- Что случилось? - встревожился Давид.

- Луара поднимается все выше, месье. Нам нужно через два часа вывезти отсюда всю мебель и вещи.

- Значит, вы опасаетесь наводнения?

- Может быть, месье, так как прибывание воды становится угрожающим, и если Луара разольется, вы увидите завтра лишь трубы моей мастерской и больше ничего.

Из осторожности я хочу переехать. Когда телега отвезет вас и вернется, я погружу на нее мебель.

- Поедем, - обернулся Давид к Фредерику. - Видите, нельзя терять ни минуты.

- Я готов, г-н Давид.

- К счастью, наша одежда почти высохла, благодаря горячим кирпичам. Обопритесь на меня, Фредерик. Когда сын мадам Бастьен выходил из здания, он сказал мастеру.

- Простите, месье, что я не могу как следует отблагодарить вас за ваши заботы, но я еще вернусь.

- Да услышит вас небо молодой, месье и дай Бог, чтобы на месте этого дома через несколько дней не нашли только груду развалин.

Давид, так, чтобы не увидел Фредерик, дал две золотые монеты мастеру, тихонько сказав:

- Вот вам за телегу.

Через несколько минут Фредерик и Давид удалились от заводика на старой телеге, выстланной толстым слоем соломы и прикрытой навесом из холста, так как продолжал идти дождь.

Закутанный возчик, сидевший на козлах, поторапливал лошадь, бежавшую тяжелой рысью.

Давид потребовал, чтобы Фредерик прилег и положил его голову себе на колени. Он обнял юношу и заботливо оглядел его:

- Вам не холодно? - спросил он, натягивая глубже холст, припасенный мастером.

- Нет, господин Давид.

- Теперь давайте условимся кое о чем. Ваша мать не должна знать о том, что произошло утром. Мы скажем ей, что захваченные врасплох сильным дождем, мы с трудом раздобыли эту телегу. Рабочие думают, что вы по неосторожности упали в воду, поскользнувшись на краю дамбы. Обещайте, что вы не скажете своей матери ничего, что может ее обеспокоить. Ну, договорились?

- Какая доброта! Какое великодушие! Вы все предусмотрели. Вы правы, мама не должна знать, что вы спасли мою жизнь, рискуя собою, и однако…

- Надо, чтобы ваша мать узнала и увидела, дорогой Фредерик, что я сдержал обещание, данное ей сегодня утром.

- Какое обещание?

- Я обещал ей вас исцелить.

- Исцелить? Меня?

Фредерик подавленно опустил голову.

- Надо, чтобы ваше выздоровление завершилось сегодня.

- Что вы говорите?

- Я говорю, что когда мы приедем на ферму, вы должны стать прежним Фредериком, счастьем, гордостью своей матери.

- Господин Давид…

- У нас считанные минуты остаются. Слушайте же меня. Утром, перед тем, как вы убежали, я вам сказал: «Я знаю причину вашего недуга».

- Вы в самом деле говорили это, господин Давид.

- Ну так вот, причина эта - зависть!

- О, Боже мой! - прошептал пораженный юноша, сраженный стыдом, пытаясь освободиться из рук Давида.

Но тот еще ласковее обнял Фредерика и прижал его к сердцу.

- Поднимите голову и не смущайтесь, мой мальчик. Ведь зависть - превосходное чувство.

- Зависть - превосходное чувство? - Фредерик не верил своим ушам и ошеломленно поглядел на наставника. - Зависть! О, месье, вы не знаете, что она порождает…

Юноша вздрогнул и остановился.

- Ненависть? Тем лучше.

- Лучше? Но ненависть, в свою очередь…

- Ищет выхода в мести. Это еще лучше.

- Месье Давид, - молодой человек откинулся в изнеможении на солому, - вы смеетесь надо мной и все же…

- Смеюсь над вами? Бедный юноша! - воскликнул Давид горячо, с любовью обнимая Фредерика. - Смеюсь! Ах, не говорите этого. Для меня больше, чем для кого бы то ни было, горе священно. Знаете ли вы, почему, когда я вас увидел впервые, сердце мое наполнилось состраданием и нежностью? У меня был младший брат, Фредерик, как раз такого возраста, как вы-…

Слезы потекли из глаз Давида и, задыхаясь от волнения, он был вынужден умолкнуть.

Фредерик тоже заплакал. Теперь он, в свою очередь, прижался к Давиду, печально глядя на него, словно желая попросить прощения за то, что заставил его плакать.