Джон Пристли - Трое в новых костюмах

— Что ж, по-моему, это неплохо, — заметил Герберт. — Отчего ж бы нам и не встать во весь рост, чтоб послать этих господ к чортовой матери? Какие тут могут быть сомнения?

— Никаких! — воскликнул Алан. — И я готов сделать это, когда угодно. Но утром я еще рассуждал иначе. Утром я думал: к чему? Ведь все на свете только пустая комедия…

— Нет, жизнь — дело серьезное, — возразил Герберт. — Мы живем только раз и не имеем права заниматься игрушками.

Эдди ухмыльнулся.

— Ты и раньше считал жизнь таким важным делом, Герберт?

— Да, и раньше. И тебе тоже она не казалась смешной сегодня, когда мы встретились, — не без раздражения ответил Герберт. — А сейчас ты такой храбрый, потому что немного опомнился.

— Это верно. Я немного опомнился, — согласился Эдди и добавил извиняющимся тоном: — Я хотел только подразнить тебя, Герберт. А вообще ты прав.

— Понимаешь, Герберт, что я хочу сказать? — продолжал Алан, отчетливо выделяя каждое слово. — Ты наткнулся на одну стену, я на другую. Я столкнулся с пустоголовыми джентльменами, с лишними людьми. Они в пальто и шляпах, но им некуда итти. Наперекор всему, они надеются, что река времени потечет ради них назад и через неделю они могут вдруг оказаться в тысяча девятьсот пятом году. Они отсекают себя от ствола и корней, и их ждет смерть. Оставаться с ними я не могу. Это для меня совершенно ясно. И сейчас, когда я тоже немного опомнился, я отлично знаю, что не могу марать бумагу чушью для Дарралда и его присных. Они рассчитывают на то, что люди в большинстве невежественны, близоруки, тяжелы на подъем, и пускают в ход все средства, чтобы сделать их еще более невежественными и неподвижными.

— То-то и оно, — сказал Герберт.

— Да, дело именно в этом. И я чуть не спутался с ними, хотя долго я бы, конечно, не выдержал. Нет, с ними мне не по пути. И топтаться на месте я тоже не могу. Не хочу никого обманывать и не хочу гнить. Но, спрашивается, что же я должен делать?

— Дорис говорит: сражаться! И я вижу, что она права! — воскликнул Герберт. — Что ж, мы знаем, что значит сражаться…

— С меня уже хватит, — отрывисто сказал Эдди.

— Так ли? А кто передрался за неделю чуть ли не со всем поселком?

— Ну, это совсем другое…

— Правильно, другое. И я тоже имею в виду не кулачный бой в кабаках, — резко отчеканил Герберт. — Я говорю: бороться за то, что стоит борьбы.

— А я говорю, что с меня пока хватит, — упрямо повторил Эдди. — Если Герберт говорит резкости, то разве Эдди не имеет права быть упрямым? Я вернулся и хочу немного мира и спокойствия, и если на что-нибудь жалуюсь, так только на то, что никакого мира и спокойствия нет и не предвидится.

Наступившее молчание было прервано женским голосом.

Алан с удивлением вскочил с места.

— Диана!

Двое других тоже встали, стараясь рассмотреть женскую фигуру, терявшуюся в сумерках.

— Простите меня за вторжение, — сказала Диана. — Я сестра Алана.

— Познакомься, — сказал Алан. — Это Герберт Кенфорд. А это Эдди Молд. Мы вместе были на фронте и вместе приехали. Я тебе о них рассказывал, помнишь?

— Помню, конечно. Я нечаянно вас подслушала. Услышала голос и удивилась: кто бы это мог быть здесь? Наши все поехали в гости; мне казалось, что и ты, Алан, куда-то поехал. Ну, а прерывать вас мне было неловко… Простите меня, если разговор не предназначался для посторонних.

— К чему эти извинения? — сказал Алан. — Лично я даже рад, что ты слышала.

— Обо мне ты не говорил, — продолжала Диана, — и я за это на тебя не в претензии. Но я надеюсь, что в своих рассуждениях ты отводишь какое-нибудь место и мне?

— Да, отвожу, Ди. Помнишь, ты говорила вчера, что томишься без дела, но для настоящей работы тебе не хватает любви к людям?

— Помню. — Она перевела взгляд на Эдди и Герберта, несколько смущенных ее появлением. — У меня погиб муж, летчик. И мне очень тяжело, я все еще не могу справиться со своим горем, не знаю, куда себя девать. Я сказала Алану, что не могу здесь больше оставаться. Мы говорили об этом вчера. — Голос ее задрожал. — А потом мне показалось, что Алан сильно переменился, и я очень огорчилась. Мы всегда делились с ним своими горестями и радостями. Но теперь я знаю, Алан, почему ты мне показался другим, и теперь я спокойна. А тогда, когда ты сбегал по лестнице с чемоданом, я ненавидела тебя. Я чувствовала, что ты катишься на дно.

— Я тоже чувствовал это, — признался Алан, — только старался убедиться в противном. Когда я с тобой простился на лестнице, я уже знал, что это проигранная игра. А потом я встретил Герберта и Эдди. Они шли ко мне, чтобы поговорить. И я понял, что не должен ехать. Прости, Ди, если я причинил тебе огорчение.

Диана улыбнулась и кивнула головой. На несколько секунд водворилось молчание. Можно было слышать тихое журчание ручья и запоздалый щебет птиц.

— Если я правильно поняла то, что слышала, — несколько стесняясь, начала Диана, — то все вы разочарованы и даже чувствуете себя несчастными, хотя у каждого из вас для этого свой повод. Может быть, причина просто в том, что вы ждали слишком многого. Я не хочу расхолаживать вас, но должна признаться, что я не вижу общего дела, которое вы все хотели бы делать, не вижу, что именно вы могли бы делать все вместе.

— Да, над этим еще надо подумать, — медленно протянул Алан. — Дело в том, что мы пока почти ничего не знаем. Мы успели пока узнать только то, чему научили нас последние несколько дней. Я, например, узнал, что наш класс как класс обречен на гибель и лучше ему не брыкаться. Дело не в старых чудаках вроде дяди Роднея. Он просто фантастический пережиток. Пользы от него, конечно, как от козла молока, но зато и мало вреда. Вот такие разбойники, как Дарралд и вся его шайка, — это настоящее зло. И еще я знаю теперь, что если мы, молодые, не будем стоять друг за друга, мы сгнием на корню.

— Как вы думаете… — Диана нерешительно взглянула на Герберта. — Эта девушка… ваша знакомая… Могла бы я познакомиться с нею?

— Она вам, вероятно, сначала не понравится. И вы тоже ей, вероятно, не понравитесь…

— Я знаю. Я помирюсь с этим, во всяком случае, постараюсь помириться. Но мне очень, очень хотелось бы поговорить с ней. Она женщина… Есть некоторые вещи… он их поймет.

Когда голос Дианы замер, Эдди набрался храбрости:

— У меня, знаете, большие неприятности с женой. У нас был ребенок… хорошая такая девочка… заболела и умерла… Ну, и это подействовало на нее… Поговорите с ней. За меня…

И у Эдди тоже медленно замер голос.

— Охотно, если только вы думаете, что я могу помочь. — Диана порывисто обернулась к Алану. — Вот ты говорил, что мы конченные люди. Но как будто это не так. К тебе пришли твои фронтовые товарищи. Меня мистер Молд просит поговорить с его женой. Значит, мы не такие уж бесполезные люди.