Петр Радченко - На заре

Из гущи всадников на Кристалле выехал Вьюн. Лицо у него в пыли, матовое; блестели одни лишь черные, как терн, глаза да белые зубы.

— Разрешите и мне, товарищ командир! — попросил он. — Мы с ним вместе!

— Давай, давай, — сказал Демус.

Кавалерия спустилась по крутому взвозу к реке, катившей свои мутные воды меж угрюмых берегов. Виктор и Вьюн проехали шагов сорок по водоплеску, загнали коней в реку и, направляясь против течения, постепенно отклонялись на глубину. Вода под ногами лошадей звонко булькала, шумела. Следом за проводниками ехал ординарец Петька Зуев, а за ним тянулась цепочкой и вся кавбригада.

Когда вода коснулась брюха Ратника, Виктор, а потом и Вьюн стали на седла и, держа в руках поводья, направились к левобережью. То же самое сделали и все кавалеристы. Издали они были похожи на частокол, висевший над рекой, отражались в воде, как в зеркале.

Ратник и Кристалл рванулись на пологий берег и, мокрые, точно крытые лаком, вынесли своих седоков на дамбу.

Через четверть часа кавбригада уже скакала по дороге в направлении коммуны. Спешили на подмогу чоновскому отряду, который теснил к монастырю изрядно потрепанную дивизию Крыжановского и мятежников.

Юдин и Мечев осадили разгоряченных коней. У высокой ограды монастыря в суматохе мелькали белогвардейцы, виднелись тачанки, линейки, брички, на которых сидели семьи повстанцев.

Юдин посмотрел в бинокль, с досадой махнул рукой. Рванув коня, он поскакал к пулеметчикам, бойцам чоновского отряда, ведшим интенсивную перестрелку с белоказаками, залегшими в лесу. За ним едва поспевал Мечев на своем кабардинце.

К ним подъехал Корягин, дымя неизменной трубкой.

— Ну, как? — остановясь под дубом, спросил он.

— Обстреливать монастырь нельзя, — ответил Юдин. — Там женщины и дети.

— Как же быть? — Корягин поправил бинтовую повязку на голове.

— Что-нибудь придумаем, — шаря биноклем по скопищам беженцев, задумчиво промолвил Юдин.

Демус, сопровождаемый Петькой и Виктором, прискакал к Юдину и Корякину, слез с коня. Ординарец взял у него повод, ласково потрепал карабаха по мускулистой груди, проговорил:

— Ну как, Крепыш? Мужичок не кочеток, а драться хочет!

Демус пожал товарищам руки.

— В чем задержка?

— Да, вот, — доложил Юдин, — хотели обстрелять монастырь, а там оказался обоз с беженцами.

Демус посмотрел в бинокль.

Виктор и Гаврила Мечев, пока командиры рассматривали противника под монастырем, присели на пнях и, достав из карманов кисеты, закурили.

— Был дома? — спросил Гаврила.

— Нет, — Виктор отрицательно покачал головой.

— А отец где, не знаешь?

Виктор потупился.

— Мобилизовали, сволочи!

Гаврила, помолчав минуту, сочувственно промолвил:

— Нехорошо это.

— А жена бежала с Матяшом, — замялся Виктор.

— Да ну-у? — удивился Гаврила.

Виктор поднял на него глаза.

— Слушай, Гаврюша, — заговорил он шепотом. — Ты с Аминет переписываешься?

— Это ж зачем тебе? — улыбнулся Гаврила, слегка краснея,

— С нею одна дивчина учится. Ты ее знаешь. Она наша станичница.

— Соня Калита? И что ты хочешь?

— Знаешь… Передай ей поклон от меня.

— Это могу, — сказал Гаврила.

Остатки разгромленных мятежников и дивизии Крыжановского залегли полукольцом саженях в пятидесяти от обоза и с бешеным упорством сопротивлялись натиску чоновцев и подразделений кавбригады 14-й кавалерийской дивизии.

На правом фланге был Корягин, на левом — Юдин, в центре — Иван Градов. Демус замаскировался в кудрявой зелени и, не слезая с коня, наблюдал за противником. Тут же находился и его ординарец. Командиры отдали приказ чоновцам и красноармейцам открыть огонь из пулеметов и винтовок поверх обоза противника и этим заставить семьи мятежников укрыться во дворе монастыря.

Затрещали винтовочные выстрелы, заклокотали пулеметы.

Юдин прижался к стволу корявого дуба, повел биноклем по обозу. Женщины в панике хватали с подвод своих детишек и, путаясь между телегами, бежали во двор монастыря, падали от страха, кричали.

Белоказаки в замешательстве попятились назад, кинулись к подводам. В это время в воздух взвилась красная ракета, и чоновцы с красноармейцами бросились на штурм монастыря. Демус вырвался вперед.

— Урр-р-а-а! — раскатилось по лесу и эхом отозвалось на крутых берегах Кубани: — Урр-р-а-а!

Чоновцы, держа винтовки наперевес, смешались с мятежниками, пустили штыки в ход. Бросая оружие, белоказаки сдавались в плен.

Иван Градов со своими бойцами прорвался во двор монастыря, устремился за противником, отступавшим небольшими группами по заранее приготовленным узким гатям [301] Гать — настил из бревен или хвороста для проезда через болото или через топкое место. — прим. Гриня и утоптанным тропинкам на высохших местах лесного болота. Палили винтовки, пулеметы, и трескучие отзвуки в клочья разрывали глухомань.

Демус, Юдин и Корягин выстроили пленных в колонны и под конвоем вывели на дорогу. Красноармейцы собрали трофейное оружие.

Виктор оглядывал казаков, искал среди них отца.

Юдин и Корягин, сопровождая захваченный обоз, ехали рядом. С ними поравнялся Гаврила.

— Ну, как шашка? — обратился к нему Корягин.

Гаврила улыбнулся и, блестя радостными глазами, скороговоркой ответил:

— Ничего. Хорошая шашка.

Он толкнул кабардинца в бока и поскакал.

Юдин проводил его взглядом.

— Каков молодец. Огонь!

После боя под Краснодольской обоз и артиллерия кавбригады 14-й кавалерийской дивизии выехали из общественного леса, потянулись на юг. Жебрак обогнал повозки, пушки, пустил коня в галоп по гладко укатанному проселку.

На улицы высыпали станичники. Смотрели на обозников, на пулеметные тачанки, кавалерию. Казачата гурьбой бежали за ними, выкрикивали:

— Красные едут! Красные едут!

Бабы рассматривали красноармейцев.

На церковной площади, где уже не было виселицы, обоз остановился. Кухни расположились у заборов под тенистыми деревьями. Из труб повалил густой дым.

В прямой, как стрела, улице показалась колонна пленных, окруженных конниками чоновского отряда.

Виктор Левицкий въехал к себе во двор, отвел Ратника в конюшню. Мать встретила его на пороге сенец, бросилась на шею, и горячие слезы потекли ручьями. Виктор обнял ее, поцеловал и замер на мгновение.

Из хаты вышел Наумыч, остановился перед снохой и внуком, сказал:

— Не плачь, Параска. Слезами горю не поможешь.

В кухне Виктор отстегнул от пояса шашку и кинжал, повесил на гвоздик, забитый в стену, и, сев на стул, рассказал матери и деду о встрече с отцом.

— Да, — поправив прокуренные усы, протянул Наумыч, — горькому Кузеньке горькая и песенка.