Петр Радченко - На заре

— Знаете, Вера Аркадьевна, — вмешалась в разговор Пышная. — Она при малейшем шорохе бледнеет.

— О! Это вы зря, — заметила игуменья. — Страх — наш враг. Пугливых людей легко можно распознать.

— А я не могу, — сетовала Лихачева. — Своей тени боюсь.

Игуменья откинулась на спинку кресла, стоявшего на ковровой дорожке, хотела что-то сказать, но Пышная, сделав жест рукой, предупредила ее о том, что к ним должен приехать один человек из штаба IX Красной армии, и попросила быть с ним осторожной.

— Верно, — обеспокоенно добавила Лихачева. — Хорошо, что ты напомнила, Зоенька.

— А что он за человек? — поинтересовалась игуменья.

— Работник штаба армии, начальник снабжения, — пояснила Лихачева. — Знакомый Ипполита Ивановича.

— Знакомый? — обрадовалась игуменья. — Вот как! Понимаю, понимаю.

— Нет, нет, — возразила Лихачева, задыхаясь от волнения. — Вы не подумайте, Вера Аркадьевна, что этому человеку известно о нашей работе. Боже упаси!

— Откуда же его знает Ипполит Иванович? — положив руки на подлокотники, спросила игуменья.

— Я, право, об этом у него не узнавала, — сказала Лихачева.

Игуменья задумалась, перебирая пальцами.

— Так, так, — наконец проговорила она. — Это хорошо. Такой человек нам нужен. А Ипполит Иванович какого о нем мнения? — входила в подробности игуменья.

— Он прекрасно о нем отзывается, — ответила Лихачева.

— Тогда здесь большое дело, решительно заявила игуменья и, помолчав, спросила: — Когда же он приедет?

— Обещал к десяти быть.

С улицы донесся гул автомашины. Лихачева прислушалась. Сердце замерло. На лице выступили бледные пятна.

На веранде загромыхали тяжелые шаги. Пышная поторопилась навстречу. Игуменья пересела на диван. Лихачева машинально переставила подсвечник на тумбочку.

Вошел Шадур, а за ним и Пышная. Он выпрямился, поцеловал руку Лихачевой и, сделав шаг к гостье, отрекомендовался.

Открылась дверь, и на пороге появился Губарь. Увидев гостью, он снял шляпу и, улыбаясь, воскликнул:

— Вера Аркадьевна! Рад вас видеть. Здравствуйте!

Игуменья пожала ему руку, почтительно наклонила голову. Губарь обменялся приветствием и с Шадуром, от которого пахло водкою, но это никого ничуть не смущало, так как Шадур в обществе Лихачевой еще не появлялся в трезвом состоянии. Полились речи, шутки. Дом ожил. В центре внимания был Шадур, на него устремлялись все взоры, дамы окружили его всяческими заботами, прислушивались к его голосу, и он принимал это как должное, гордился собой. Игуменья всматривалась в него, взвешивала каждое его слово, движение. Губарь тоже внимательно следил за разговором.

— Зоенька, — попросила Лихачева, — будь добра, приготовь завтрак. Здесь, в зале.

Пышная удалилась на кухню и, вернувшись назад в руках с подносом, нагруженным разными кушаньями, начала накрывать стол.

— Глеб Поликарпович, — осторожно начала Лихачева, — нас интересует…

— Я к вашим услугам! — подхватил Шадур и остановился у открытого окна.

— Я как-то уже спрашивала, — продолжала Лихачева срывающимся голосом, — но вы тогда отшутились. Все же, кто ваши родители?

— Гм… А разве Ипполит Иванович ничего вам не говорил обо мне? — с довольной улыбкой взглянул Шадур на нее. — Мы с ним давно знакомы.

— О вашем знакомстве мы знаем, — сказала Лихачева. — Но…

Губарь потупился и, не поднимая головы, проговорил:

— Да, я не посвятил вас…

Шадур закурил, пустил дым в окно, шутливо ответил:

— Я принадлежу к червонной масти! А точнее — сын вологодского дворянина. Учился в кадетском корпусе в Петрограде, затем служил в Текинском полку [313] Текинский конный полк — кавалерийская воинская часть Русской Императорской армии. Входил в состав Закаспийской казачьей бригады (Туркестан, бригада охраняла границы с Персией и Афганистаном). В 1-м Кубанском походе текинцы составили конвой генерала Корнилова. — прим. Гриня у Корнилова в чине штабс-капитана, а после 31 марта [314] 31 марта (1918 г.) — день смерти Корнилова. у Деникина. В эти дни, то есть во время отступления Добровольческой армии с Кубани на Дон, меня свела судьба с Ипполитом Ивановичем. И вот я, наконец, в рядах Красной Армии.

— Как же это получилось?

— Видите ли, — Шадур развел руками. — Я потерял веру в свое отечество. Страшно устал от нынешней междоусобицы, вечных раздоров. У меня полное отвращение ко всему на свете! Так сказать, тэдиум витэ [315] Taedium vitae — лат. ( тэдиум витэ ) отвращение к жизни, пресыщенность. — прим. Гриня . Поэтому решил, пока не поздно, перейти на сторону Советов. Нашего брата еще с охотой принимают большевики.

— Вы изменили дворянству? — смущенно улыбаясь, сказала игуменья.

— Как видите, изменил, — равнодушно ответил Шадур и, затушив окурок в пепельнице, повысил голос: — А что мне было делать? Покорной головы меч не сечет.

— Прошу к столу, — любезно пригласила Пышная и наполнила рюмки коньяком.

Шадур произнес тост в честь хозяйки дома.

— Какова же у вас конечная цель, Глеб Поликарпович? — возобновила игуменья прерванный разговор и, помолчав, как бы в шутку добавила: — Что вы думаете заслужить у большевиков?

— Я ничего не хочу от них, — откровенно признался Шадур. — Я сейчас безыдейный человек. Мне только и нужно, чтобы меня не трогали. Я хочу спокойно жить, довольствоваться земными благами. Вот и все.

— Вы просто показываете свое малодушие, Глеб Поликарпович, — сказала игуменья. — Нельзя же быть таким беспринципным.

Шадур весело рассмеялся, вытер губы салфеткой.

— Понимаю, отлично понимаю, Вера Аркадьевна! — пробормотал он. — Но ничего не могу сделать. Судьба нашего класса уже предрешена. Вот и приходится на одних подметках семи царям служить.

— Стало быть, вы убеждены, — вмешалась в разговор Пышная, — что к старому возврата больше нет?

— Да, в этом не может быть сомнения.

— А что вы думаете о Врангеле, американской и английской помощи, которую мы… то есть Врангель, Петлюра и Хвостиков, получают? — держа перед собой рюмку с коньяком, спросила игуменья.

— Революция победит! — ответил Шадур.

Собеседники переглянулись.

— Так, Глеб Поликарпович, — сказала Пышная после продолжительного молчания. — А что еще нового у вас? Вы бы рассказали нам о своей службе.

— Что служба, — уже едва ворочал Шадур пьяным языком. — Вам не интересно знать, что мы свою армию переодеваем в новое обмундирование.

— Как же! — вскричала Пышная и, виновато взглянув на Лихачеву и Губаря, сбавила тон: — Наоборот…

— На днях мы получили шестьдесят тысяч комплектов полного обмундирования, — мычал Шадур.

— О, это замечательно! — подхватила Пышная. — Стало быть, вы теперь приоденетесь. А то ваши солдатики жалкий вид имели.