Петр Радченко - На заре

Выцветшее от жары небо кажется белесым. С моря тянет солоноватой свежестью. Чуть покачиваются деревья в садах, лениво шепчутся листвой…

Дыша горячим паром, на станцию прибыл поезд. Из вагонов повалили пассажиры. Маленькая сонная станция сразу проснулась. Крики, возгласы, поцелуи, смех, шарканье ног по истоптанной, хрустящей ракушке перрона. Людской поток, запрудив привокзальную площадь, устремился в улицу.

Жебрак задержался в тамбуре. Прищурившись от солнца, он внимательным взглядом окинул невзрачный вокзал и спрыгнул с подножки. Был он налегке, без вещей: на левом боку — полевая сумка из желтой лакированной кожи с газырями для карандашей и гнездом для дорожного несессера, на правом — в кобуре браунинг. Дородная казачка зацепила его огромным узлом, потом кто-то толкнул мешком в спину. Жебрак снял шапку с заломленным верхом, отряхнул с нее дорожную пыль и, сплюснув пирожком, снова надел. Вышел на улицу. Стройный, рослый, широкий в плечах, он резко выделялся из общей массы людей, обращал внимание на себя своей ладно пригнанной в талии темно-синей черкеской. За несколько минут добрался до ревкома, размещавшегося в здании бывшего казачьего правления.

Жебрак толкнул калитку и по узкой дорожке, протоптанной в спорыше, подошел к дому, стоявшему в тени густолистых дубов, поднялся на крыльцо. В коридоре встретил невысокую белокурую женщину в простой казачьей одежде — цветастой кофточке навыпуск и коричневой сбористой юбке. Он догадался, что это жена председателя ревкома, но на всякий случай спросил:

— Если не ошибаюсь, Феодосия Тихоновна Черноус?

— Она самая, — мягким голосом ответила женщина, разглядывая незнакомца, и в свою очередь поинтересовалась: — А вы кто будете?

— Я из области, для закупки лошадей приехал, — представился Жебрак и назвал имя и фамилию.

— А… нам звонили про вас из Екатеринодара. — протянула Феодосия Тихоновна. — Ну, как говорится, добро пожаловать. — Она проводила Жебрака в кабинет председателя ревкома, любезно кивнула: — Отдыхайте, вот водичка свежая.

— Мне надо повидать Василия Ивановича, — сказал Жебрак, и на его скуластом лице и в суровых глазах выразилась сосредоточенность.

— Одну минутку! — сказала Феодосия Тихоновна и проворно вышла.

Жебрак вспомнил, как тепло отзывался Балышеев о супругах Черноус. Эта чета плечом к плечу прошла всю гражданскую войну на Кубани, подчас жизнь их висела на волоске, в боях не раз были ранены.

«А с виду — тихая, застенчивая, — подумал Жебрак. — Даже трудно представить ее с шашкой в руке!» Он опустился на диванчик, сплетенный из ивовой лозы, оглядел просторную комнату. Краска на деревянном полу была вытерта. У окна, обращенного к церковной площади, — небольшой письменный стол, застланный газетой. На столе — школьная чернильница и тоненькая ручка с заржавленным пером. У стены с кое-где облупленной штукатуркой — старый стеклянный шкаф с папками. Тут же висит телефонный аппарат.

Где-то рядом грохнул винтовочный выстрел. Жебрак знал, что в плавнях бродят белогвардейские банды, налетают на хутора и поселки. Чего доброго, их можно ждать и в станице. Жебрак вскочил с дивана и выбежал на крыльцо. Там стояла Феодосия Тихоновна с винтовкой в руках. Она смущенно улыбнулась, щелкнула затвором и, выбросив из патронника дымящуюся гильзу, пояснила:

— Это я мужа кличу. Он где-то в станице продразверсткой занимается.

Теперь Жебрак убедился, что эта женщина не такая уж тихая, какой показалась.

— Скоро будет, — заверила она и отнесла винтовку в комнату с зарешеченными окнами, в которой хранилось ревкомовское оружие, вышла на улицу и, постояв немного, обернулась к Жебраку, сказала: — Вы тут сами, Николай Николаевич… Василь зараз придет. А мне надо домой.

Жебрак проводил ее долгим взглядом, подумал:

«Экая беспечность!.. Ушла, а ревком так… без всякого присмотра?» Он спустился по гулким ступенькам, расстегнул ворот бешмета и сел на скамью под стеной конюшни, в тени дуба. Здесь было не так жарко, даже ощущалось дыхание ветерка. За оградой, по дороге, хрустя бурой ракушкой, катились арбы с пшеницей. Лошади, отгоняя хвостами мух и слепней, потряхивали гривами, фыркали.

Скрипнула калитка. Показался щуплый мужчина в фланелевых поношенных брюках, серой рубашке и парусиновых сапогах. Курпейчатая кубанка чудом держалась на его затылке.

Жебрак поднялся, усталым шагом пошел ему навстречу.

— Вы ко мне? — спросил мужчина.

— Если вы председатель ревкома, то к вам, — ответил Жебрак.

Познакомились.

— Значит, по закупке лошадей приехали? — переспросил Василий Иванович, когда они вошли в кабинет.

— Так складывается обстановка, — сказал Жебрак.

— Прошу, присаживайтесь, — Василий Иванович указал глазами на диван, а сам расположился за столом, начал вынимать из кармана какие-то бумаги. Ровняя их огрубелыми пальцами, добавил: — А у нас тут горячка с продразверсткой! Вот квитанции. День и ночь весь актив на ногах.

— Как настроены казаки? — поинтересовался Жебрак.

Василий Иванович задумался и ответил не сразу:

— Видите ли… Последнее время к нам почти каждый день аэропланы из Крыма наведываются. Сбрасывают листовки, воззвания разные. Врангель людей призывает к бунту. А тут еще под боком орудует банда полковника Скакуна.

— Большая?

— Была большая, да мы ее сильно потрепали.

Жебрак вскинул ногу на ногу и, взглянув на председателя, сказал:

— Видимо, Скакун связан с Крымом.

— Это точно, — поющим голосом протянул председатель. — Не зря ведь величает себя уполномоченным штаба армии Врангеля на юго-востоке России. Поначалу у него был полк с крикливым названием — «Спасение России». Дали мы прикурить этому полку в двух боях так, что от него только пшик остался. С полсотни, а может и того меньше, вояк уцелело. Теперь по плавням хоронятся.

Приоткрылась дверь. На пороге остановился крепко сбитый, смуглолицый человек, выше среднего роста, в рыжей войлочной шляпе с обвислыми полями, из-под которой на высокий лоб падали светло-русые, прихваченные потом волосы. Он как-то сразу недоверчиво покосился на Жебрака, так как ему сразу бросилась в глаза черкеска незнакомца, как символ по тем временам контрреволюционного казачества, хотя он хорошо знал, что черкески носили и те казаки, которые сражались на стороне красных против белых, и это вывело его из некоторого первоначального замешательства, потом вопросительно взглянул на председателя ревкома:

— Можно? Аль заняты?

— Заходи, заходи, товарищ Аншамаха, — покрутив остренькие усы, сказал Василий Иванович. — Рассказывай, как ездилось? Что нового в области?

Аншамаха плотно прикрыл дверь и, как бы собираясь немедленно вступить в кулачный бой, подвернул рукава холщовой рубашки, неторопливо опустился на плетеный стул.