Петр Радченко - На заре

— Я понимаю ваше раздражение, господин генерал. Вам нежелательно участие подлинно казачьих генералов в руководстве десантом. Потому-то вы и считаете нас паникерами.

Улагай уставил на него вспыхнувшие глаза:

— Это вы себя считаете подлинным казаком?

Шифнер-Маркевич переглянулся с Казановичем и, упираясь ладонями в подлокотники, вдруг вскричал:

— Вы не намекайте! Кровь моя чиста. Казачья кровь!

— Вот именно! — подняв палец, съязвил Улагай. — Казачья! Молчите лучше. Я свою кровь, черкесскую, не отрицаю. Советую и вам не гнушаться своими предками. Мы с вами лишь только приписаны к казакам.

— Меня никто не приписывал! — сказал Шифнер-Маркевич и отвернулся.

— Не понимаю, — стараясь умиротворить ссорившихся, выразил свое недовольство Казанович, — какими соображениями руководствовался генерал Филимонов, когда заверял барона Врангеля в антибольшевистской настроенности казачества?

— Это мнение разделяли многие политические деятели, — сказал Улагай. — Если говорить откровенно, то и я верил в поддержку нашего десанта казаками Кубани. Очевидно, мы недооценили те сдвиги, которые произошли в их сознании за последнее время.

— Не хотите ли вы сказать, господин генерал, что им пришлись по душе и идеи большевиков? — едко спросил Шифнер-Маркевич.

— Во всяком случае, симпатии казаков явно не на нашей стороне, — ответил Улагай. — В этом мы убедились в первом же столкновении с населением кубанских станиц и хуторов. Закрывать глаза на это обстоятельство не будем. Положение надо исправлять!

— А тут еще и в Сукко у Черепова полное поражение, — сказал Буряк, вытирая платочком вспотевшую тучную шею.

— Я считаю, что ошибка наша заключается в том, что мы слишком либеральны к кубанскому населению, — заявил Шифнер-Маркевич. — До сих пор мы существенно не пополнили десантные части мобилизованными казаками. Никаких новых формирований не создали.

— Вы правы, — согласился с ним Улагай. — Кстати, сейчас в Феодосии формируется новый отряд генерала Харламова. — Улагай остановил взгляд на Буряке, распорядился: — Вам, господин полковник, придется выехать туда и помочь генералу в комплектовании воинских частей. Сегодня же отправляйтесь самолетом. Командование дивизией передайте своему заместителю.

Буряк вскинул руку под козырек, ответил:

— Слушаюсь!

Шмель ехал полем, подальше от дороги. Вихрь шел под ним размашистой иноходью. Позади остался хутор Добровольский, находившийся в сорока верстах от Приморско-Ахтарской. Время от времени Юнька останавливался, прислушивался к ночным шорохам, потом мчался дальше. Мысли его все чаще и чаще обращались к Марьяне, к предстоящей встрече с ней.

А конь летел и летел по ровному полю, залитому лунным светом. Под его ногами шуршала стерня, мимо мелькали черные копны немолоченой пшеницы.

Наконец на невысоком голом бугре показался хутор Изюмный. Оставив там Вихря у своего дяди, Шмель сразу же выбрался из хутора. Ночной туман лежал в ярах и на небольшом болоте, расположенном рядом с Изюмным.

Минут через сорок Шмель приблизился к окраине Приморско-Ахтарской. Здесь, в родной станице, он знал каждую кочку, каждую выбоину, все уголки. Вот неглубокая балка, протянувшаяся через выгон к саду старого станичного кузнеца. По ней Юнька добрался до плетня и скрылся под деревьями. Где огородами, где садами, боясь всполошить псов, он осторожно пробирался к центру станицы. Особенно опасно было пересекать улицы, где в предательском свете луны каждый предмет выделялся очень четко. Юнька зорко следил за черными силуэтами постовых, маячивших кое-где на перекрестках улиц, и выждав подходящий момент, бесшумно перебегал открытые места.

У двора Копотя прохаживались двое часовых, со стороны сада дом тоже охранялся. Юнька сидел за плетнем в соседнем дворе и ломал голову над тем, как приблизиться к окну Марьяны.

Внезапно с улицы донесся оклик часового:

— Стой, кто идет? Пароль?

— Кубань.

— Проходи.

Скрипнула калитка. Послышался стук кованых каблуков о ступеньки крыльца, и снова наступила тишина.

В голове Юньки созрел дерзкий план. Он выскользнул на улицу, двинулся прямо на часовых. И все вышло так, как он думал. Прозвучал окрик часового. Юнька остановился, назвал пароль.

— Проходи! — разрешил часовой.

Юнька вошел во двор, обогнул угол дома и проник в сад. Вот и окно в комнату Марьяны. Затаив дыхание, Юнька приложил ухо к стеклу. И вдруг подумал встревоженно: «А если Марьяны нет тут? Если на кого из постояльцев нарвусь?» Где-то в глубине сада хрустнула ветка, послышались шаги. Юнька выхватил из кобуры наган и, прижавшись плечом к стене, дважды легонько стукнул пальцем в стекло. Выждав немного, повторил стук.

Окно тихо отворилось, и в нем показалась Марьяна с распущенными косами, в ночной сорочке. Узнав Юньку и мгновенно поняв, какому риску он себя подвергает, она прошептала, заикаясь от волнения:

— Л… лезь в окно! Б-быстро!

Протянула руку. С ее помощью Юнька перемахнул через подоконник. Марьяна прикрыла окно и лишь теперь вспомнила, что она полураздета, сказала стыдливо:

— Отвернись. Я сейчас…

Юнька закрыл глаза руками. Марьяна быстро надела платье, поправила волосы, подошла к нему. Он обнял ее, поцеловал в горячие губы.

Мимо окна проплыл огонек цигарки. Марьяна схватила Юньку за руку, потянула за собой, прошептала:

— Юня, мне страшно… Зачем ты здесь?

Юнька снова привлек ее к себе и, припав щекой к ее щеке, сказал:

— Я в разведке.

— А если схватят? — ужаснулась Марьяна.

— Не думай про то, — шепнул Юнька.

И он в кратких словах рассказал, зачем прибыл в станицу, попросил помочь ему. Уверенный его тон подействовал на Марьяну успокоительно, и хотя душа ее трепетала от страха, она пообещала сделать все, о чем попросил ее Юнька, понимая, что жизнь любимого и успех порученного ему дела теперь зависят только от нее.

Загорелось кроваво-багровое утро. В Приморско-Ахтарской было шумно и тревожно. По улицам к пристани тянулись обозы с хлебом, реквизированным в станицах и хуторах, занятых десантными войсками. За обозами брели стада коров, овец, свиней, подгоняемые верховыми гонщиками. И хлеб, и скот непрерывно грузились на баржи, стоявшие у портового причала.

Марьяна встала пораньше. Вытащила из колодца ведро воды, взяла веник и приступила к уборке в штабной комнате. К ней вошла мать, проговорила:

— Давай помогу тебе, доченька.

— Нет, нет, я сама! — сказала Марьяна. — Иди, мамочка, готовь завтрак.

Нина Арсеньевна постояла немного и пошла на кухню. В коридоре повстречала жену генерала Филимонова, поздоровалась с ней. Зинаида Ивановна проследовала на крыльцо, подобрала подол цветастого халата и, спустившись во двор, направилась в сад.