Петр Радченко - На заре

Невдалеке послышались шаги. Мысли прервались… «Он там, с батьком!» — отчетливо донесся голос Вьюна. Виктор почувствовал, как встрепенулось сердце. Приподнявшись на локте, он обернулся и увидел два женских силуэта.

Подошли Соня и Аминет. У Виктора едва не вырвалось: «А я только что думал о тебе!» — но присутствие Аминет сдержало его. Лаврентий поднял голову.

— Хто це тут? — спросил он и, узнав девчат, обрадовался: — О, землячки! Чего ж вы стоите? Садитесь до нашего табору!

Девушки опустились на траву.

— Чем порадуете? — спросил Лаврентий.

Виктор взял Сонину руку, тихонько стиснул ее.

— Ничего радостного, — печально ответила Аминет. — Наоборот, недобрые вести из коммуны пришли с письмом.

— Как? Недобрые, говоришь? — забеспокоился Лаврентий. — Что ж там сталось?

— Бои близко идут, — сказала Соня. — Хвостиковцы вот-вот займут Краснодольскую.

— Да, дела… — угрюмо протянул Лаврентий. — От бандюг добра не жди.

— А еще что пишут? — спросил Виктор.

— Хлеб в коммуне уже обмолотили. К севу готовятся, — сообщила Аминет, поднимаясь.

— Куда так скоро? — уставился на нее Лаврентий.

— Некогда мне.

— Она у нас пулеметчицей хочет стать, — сказала Соня.

— Неужто пулеметчицей? — удивился Лаврентий. — Вот это да! Молодец, дивчина!

— Учусь пока, — застеснялась Аминет. — Может, ничего не получится.

— Получится! — заверил Лаврентий и, вызвавшись проводить девушку, ушел с нею по-над берегом.

Виктор горячо поцеловал Соню.

— Не надо, — прошептала она. — Батько увидит.

— А ты боишься его? — улыбнулся Виктор.

— Неловко. Еще подумает плохо обо мне.

— Да ты что? — сказал Виктор. — Он в тебе души не чает. И в моем сердце ты одна.

— А батько твой знает про нашу любовь?

— Думаю, что догадывается. Он не зря ушел. — Виктор привлек к себе Соню. — А я заходил к тебе перед боем.

— Мне говорили, — ответила девушка, гладя его волосы. — И вот видишь, сама пришла. Одной идти было немного боязно, так я Аминет упросила.

Виктор уловил в ее голосе грусть.

— Ты чем-то опечалена? — спросил он тихо.

Соня рассказала о встрече с Василием Бородулей и о том, как была ранена Люба.

— Отвезла я ее в лазарет, а сердце все время ноет. Выживет ли? — По ее щеке скатилась слеза. — Страшно. Вот так вдруг может оборваться жизнь, и все исчезнет: и любовь, и надежды, и солнце. — Она поежилась, потом обняла Виктора и прошептала: — Я не отдам тебя смерти… Никогда!.. Ни за что.

— А я и не собираюсь умирать, — улыбнулся Виктор. — Кто же тогда будет любить тебя?

— Ты!.. И только ты! — воскликнула Соня и, припав головой к его плечу, спросила: — А помнишь нашу первую встречу?

— В лесу? Около монастыря?

— Да, я тогда очень испугалась. Подумала, что ты бандит… песиголовец какой-нибудь.

Виктор рассмеялся.

Из соседней балки донесся радостный возглас. Его подхватили десятки голосов.

— Бежим, посмотрим, что там! — Вскочила Соня на ноги.

В балке уже толпилось множество бойцов.

— Вернулся! Тереха с того света прибыл! — кричали они.

— Аншамаха, друг!

— Да погодите! Дайте человеку опомниться.

— Качать его!

Когда Соня и Виктор подбежали к толпе, Аншамаха, уже взлетев в воздух, падал на руки боевых друзей и опять взлетал. Тут же Вьюн держал в поводу ладного коня, на котором прискакал Аншамаха.

Прибежали Василий Иванович и Феодосия Тихоновна Черноус, крепко затрясли Аншамаху в объятиях.

— Жив, здоров? — громко хохотал Василий Иванович. — Эх, молодчага! Вырвался-таки!

Аншамаха указал на коня.

— Коли б не он, то мне… это самое… туго было бы. Быстрее ветра нес. Не зря Метеором его кличут. — Он ткнул пальцем в гриву. — Вот на дощечке написано.

— Хороший конек, ей-богу, хороший! — сказала Феодосия Тихоновна, хлопая скакуна по холке.

Сквозь толпу протискался Лаврентий, начал ощупывать Метеора.

— Кажись, не кубанских кровей, — заметил он.

— Английской, — ответил Аншамаха.

— Ишь ты! — воскликнул кто-то. — И конь, значит, интервент!

— Животина тут ни при чем, — возразил Аншамаха. — Дело не в коне.

— Верно, Терентий Артемович! — поддержал его Лаврентий.

Ночь тихая, лунная. Юнька Шмель возвращался из разведки. Подъехав к речушке, он напоил Вихря. Далеко слева светились огоньки в окнах хат небольшого хутора. Правее, вдоль железнодорожной насыпи, чернели кустарники. По расчетам Юньки, до передовой оставалось не более пяти-шести верст. Где-то далеко, у самого горизонта, изредка вспыхивали зарницы. Их слабый свет на мгновение вырывал из лунной ночи курганы, острые верхушки тополей и телеграфные столбы вдоль линии железной дороги.

Будто чуя близкий отдых, Вихрь то и дело переходил на рысь, и Юньке приходилось сдерживать его. Последний отрезок пути пролегал через самый опасный участок вражеского тыла — зону, непосредственно примыкавшую к передовым позициям. Поэтому Юнька ехал шагом, проявляя особую осторожность.

Когда он приблизился к кустарникам, росшим у железнодорожной насыпи, впереди внезапно появилось два всадника с карабинами в руках.

— Стой! — крикнул один из них повелевающе.

Сердце Юньки оборвалось.

«Влип!» — подумал он, чувствуя, как по телу пробежал леденящий холодок. Придерживая Вихря, оглянулся. Позади из кустов выехало еще трое верховых. Слева открытое поле. Справа кусты, за ними насыпь. Впереди и позади враги. Стараясь выиграть время, Юнька крикнул в свою очередь:

— Дозор, что ли?

— Эге ж, дозор, — ответил голос.

— До Тимашевской далеко?

— А зачем тебе Тимашевка?

— С пакетом я, из Приморско-Ахтарской, — солгал Юнька, искоса поглядывая на кусты.

— Вестовой, значит?

— Вестовой.

Те двое, что были впереди, опустили карабины.

— Давай сюда, — приказал тот же голос. — Проверим твои бумажки.

Юнька снова оглянулся. Трое стояли на месте, видимо выжидая, чем закончится проверка. Их карабины висели за спинами.

— А закурить у вас, хлопцы, будет? — спросил Юнька, трогая Вихря каблуками сапог.

— Найдется, — ответил бас.

«А, была не была!» — подумал Юнька и, резко рванув повод вправо, пустил Вихря в намет. Тот вздыбился, рванулся в кусты, вылетел на насыпь.

— Стой! Ты куда? Стой! — закричали дозорные.

Но Вихрь уже был за полотном железной дороги и бешеным аллюром несся по стерне к кургану, который высился невдалеке. Юнька почти касался грудью шеи коня, твердил просяще:

— Быстрее, Вихорек, быстрее!

Мимо просвистели пули. Юнька рванул повод влево, чтобы не дать белогвардейцам вести прицельный огонь. Вихрь, точно понимая, что над ним нависла смертельная опасность, метнулся вбок.

Обогнув курган, Юнька резко свернул вправо, забирая подальше от Тимашевской, от линии фронта.