Петр Радченко - На заре

В гирле лимана Бойко [572] Лиман Бойков — современное название — озеро Бойкиевский Лиман. — прим. Гриня внезапно появились военные суда красных. Развернулись в боевой порядок и начали бить по косе и по судам, стоявшим на рейде перед Ачуевом. Улагай отдал приказ открыть ответный огонь из дальнобойных орудий.

Завязалась артиллерийская дуэль. Канонада над морем гудела до сумерек, и тишина наступила лишь после того, как стало невозможно вести прицельную стрельбу.

Отряд Ковтюха, 1-й Афипский полк и Ахтарский отряд взломали линию обороны буряковцев, сбили их с укрепленных позиций и овладели Черноерковским хутором [573] Сейчас — хутор Черный Ерик. — прим. Гриня . При отступлении белогвардейцы взорвали мост через небольшую речушку Черный Ерик, чем на некоторое время задержали продвижение красных.

Надо было срочно восстанавливать переправу. Ковтюх посоветовался с хуторянами, как это сделать побыстрее, и те взялись навести за ночь наплавной мост на баркасах. На берегах ерика запылали костры, и работа закипела. Поднялся ветер. Он быстро нагонял черные тучи, шумел, метался по камышам… Сверкнула молния, озарив копошившихся у ерика людей, волнующийся камыш, и наконец хлынул крупный холодный дождь. Бойцы бросились под навесы, в хаты. Оставались на местах лишь дозорные да саперы, работавшие с хуторянами на ерике.

Сотня Левицкого расположилась в двух рыбосушильных сараях на северной окраине хутора. Невдалеке, под навесами, отдыхали бойцы из отряда Аншамахи.

Виктор сидел со своим ординарцем в сенцах халупы, отведенной под перевязочный пункт. За раскрытой дверью в тесной комнатушке, освещенной тремя сальными свечами, у тяжелораненых бойцов, лежавших на соломе, дежурили Соня и Марьяна. Тут же с подругами коротала ночь и Аминет. Слышались сдержанные стоны раненых. Сырой, душный воздух в халупе был пропитан смешанным запахом йода и заношенной, пропитанной потом одежды.

Ливень не унимался. Иссиня-белые молнии поминутно озаряли нахохлившийся хуторок. Раскаты грома походили на нестройные залпы крупнокалиберных орудий. При вспышках молний Виктор видел из сенец двор, превратившийся в лужу, и крытые камышом сараи, вокруг которых жались друг к другу кони.

Громко шлепая сапогами по луже, во двор вбежал Аншамаха, крикнул:

— Левицкий!

— Я здесь, — откликнулся Виктор.

Аншамаха вошел в сенцы, отряхнул шляпу. Из-под расстегнутого брезентового плаща на его груди блеснул орден Красного Знамени, врученный ему за разведку, совершенную в стан Хвостикова, и добычу ценных штабных документов.

— Это самое… — заговорил он, — связной с Горького лимана прибыл. Баркасы уже там. Нам надо идти. Кстати, погода самая подходящая.

— Нужно доложить Ковтюху, — сказал Левицкий, накидывая на плечи плащ с капюшоном.

Вышли на улицу и под проливным дождем направились в глубь хутора.

Несмотря на позднее время, почти во всех хатах светились окошки тусклыми огнями. Внезапно в темноте показалась черная фигура, послышался оклик:

— Стой, кто идет?

Аншамаха узнал по голосу Вьюна, отозвался:

— Свои!

— Начальство тут? — спросил Левицкий.

— Тут, — ответил Вьюн.

В небольшой комнате на столе чадил каганец. Язычок пламени трепетал и, казалось, вот-вот погаснет. Из-за холщовой занавески на широкой русской печи выглядывали ребятишки. На кровати сидели старик и старуха. У стола перед осколком зеркала брился Ковтюх. На низенькой скамейке переобувался Фурманов.

— А, це вы, хлопцы? — обернувшись к вошедшим, протянул Ковтюх. — Ну, шо там чуты [574] Чуть, чуять — здесь — слышать. Чуты — слышно, слышали. — прим. Гриня ?

— Можно выступать, Епифан Иович, — доложил Левицкий.

— Пять моторных баркасов и четыре шлюпки уже ждут нас на лимане, — поспешил добавить Аншамаха.

— Добре! — Ковтюх неторопливо вытер бритву о клочок газеты, сунул в футляр, поднялся. — Ну шо ж, як кажуть, с богом, хлопцы. Возьмить Сладкое гирло на такой замок, чтоб ни один буряковец не прорвался в Азовское море. А мы их с этой стороны шуганем.

— Дождь не помешает? — спросил Фурманов.

— Наоборот, на руку он нам, — сказал Аншамаха.

— Точно! — сказал Ковтюх. — Мы народ не сахарный, не растаем. Дуйте, хлопьята, благословляю!

Фурманов улыбнулся:

— Ты, Епифан Иович, как поп: «с богом», «благословляю».

— Ну и скупый же ты, Андреевич, — лукаво прищурился Ковтюх. — В попы меня произвел, когда мне по чину архиереем положено быть. — Он пожал руки Аншамахе и Левицкому. — Надеюсь на вас, хлопцы. Желаю удачи!

— Спасибо, товарищ командующий! — ответил Левицкий.

Пробираясь сквозь заросли, по узким тропам и лазам, раскисшим от дождя, конники в середине ночи прибыли к флотилии, укрытой за стеной камыша на берегу лимана. Казаки спешились и, передав лошадей коноводам [575] Коновод — рядовой, остающийся при лошадях спешившейся кавалерии. — прим. Гриня , начали грузиться на баркасы.

Аминет, Соня и Марьяна разместились в небольшой каюте, зажгли плошку, сбросили с себя мокрые шуршащие плащи.

Послышался глухой стук мотора. За кормой забурлила вода. Баркас задрожал, качнулся и плавно отчалил от берега. За ним вереницей потянулась вся флотилия…

На носу головного судна в окружении бойцов стояли Левицкий и Аншамаха. Все зорко вглядывались во тьму. До Сладкого гирла оставалось не больше двадцати верст. Кто мог поручиться, что в плавнях нет вражеских разведчиков или скрытой засады?

Баркасы шли медленно, будто на ощупь, напоминая пластунов-разведчиков, пробирающихся под носом у противника.

Вот уже прошли первый и второй проливы, соединявшие части Горького лимана, разорванного болотами. За монотонным шумом дождя почти не было слышно плеска воды у гребных винтов, а частые раскаты грома почти скрывали стук моторов.

Уже всходила утренняя звезда, когда баркасы приблизились к проливу, ведущему в Сладкий лиман, на котором Буряк концентрировал основные силы отряда.

Левицкий дал команду глушить моторы. Головной баркас, сделав разворот, остановился у высоких камышей. За ним гуськом расположились остальные суда.

Началась высадка. Первым в лодку спустился Вьюн, обвешанный гранатами, с карабином в руке. Грудь его крест-накрест пересекали пулеметные ленты. За ним последовал Шмель. Они приняли от Лаврентия Левицкого и Аминет пулемет и осторожно поставили на носу лодки. Лаврентий ощупал внутренний карман: на месте ли Георгиевские кресты. Затем спрятал кисет за смушек шапки, чтобы, не дай бог, не подмочить табак.

— Ты шо там колдуешь, Лавруха? — спросил его один из казаков.

— В такую ночь только и колдовать, — отшутился Лаврентий. — Водяному гостинец готовлю, чтоб на дно меня не потянул.