Петр Радченко - На заре

Виктор обернулся к Аминет, взмахнул рукой. Пулемет вздрогнул и огласил лиман заливистым стрекотом. Пули летели в самую гущу белогвардейцев. Вслед за станковым пулеметом застрочили ручные, раздались дружные винтовочные залпы, заухали взрывы гранат.

Белогвардейцы заметались по плавуну.

— В ружье! Огонь! — орал Буряк.

Но его крик уже не мог восстановить порядок. Поняв это, полковник побежал к середине плавуна в надежде, что там удастся создать пулеметный заслон.

С небольшой группой офицеров и белоказаков Буряк выбрался на южный край плавуна, где на привязи стояло несколько байд. Он не видел иного пути к спасению, как только уйти на лодках в камыши и спрятаться там до ночи. Судьба солдат его уже не волновала. Пользуясь тем, что они пусть неорганизованно, но все еще оказывали какое-то сопротивление красным, он надеялся добраться до камышей.

Группа быстро разместилась в лодках, отчалила от плавуна. Гребцы изо всех сил налегли на весла. Все внимание беглецов было приковано к плавуну. Одна за другой лодки обогнули болотистый мысок, скрылись за камышами.

— Ну, слава богу, кажись, ушли! — облегченно вздохнул Буряк и невольно пригнулся от свиста пуль, пронесшихся над лодкой.

В следующее мгновение раздался повелительный окрик:

— Руки вверх, ни с места!

Белогвардейцы оглянулись и увидели носы лодок, торчавшие из камыша. На каждом носу был установлен пулемет, зловеще глядевший на врагов черным глазком тупорылого дула.

— Не шевелись! — снова донеслось из зарослей. — Сказано, руки вверх! Ну!

Буряк поднял руки. За ним подняли и остальные. Зашуршал, раздвигаясь, камыш. Из него выплыли две лодки с чоновцами, державшими карабины на изготовку. На передней стоял Аншамаха. Пока он разоружал группу Буряка, на плавуне затихли последние выстрелы: гарнизон плавучего острова сдавался в плен.

А под Ачуевом все еще продолжался бой. Улагай предпринимал отчаянные попытки как можно дольше удержать в своих руках левый берег Протоки и тем самым обеспечить переброску на суда возможно большего числа своих солдат с Ачуевской косы.

К вечеру, когда на западном небосклоне показался узенький серп молодого полумесяца, торчавшего рожками чуть ли не кверху, подразделения кавбригады Демуса форсировали реку в двадцати верстах от Ачуева и, поспешно тесня юнкерские части, начали приближаться к косе по левому берегу Протоки.

Все корабли, находившиеся в распоряжении Улагая, вели огонь из дальнобойных орудий по кавбригаде Демуса и по красной флотилии, которая обстреливала косу и мешала эвакуировать войска с берега.

Во второй половине ночи сухопутные части Демуса подошли к Ачуеву. Видя, что задерживать флот у берегов косы уже нельзя, Улагай отдал приказ прекратить посадку на корабли и взорвать причалы.

В три часа ночи к черному небу взметнулось огромное пламя, осветив все вокруг на десятки верст. Земля и воздух содрогнулись от чудовищного взрыва. Причалы стремительно поднялись ввысь и, разлетаясь на куски, с тяжелым шумом и треском рухнули в воду.

Остатки десантной армии генерала Улагая отбыли в Крым.

К Ачуевской пристани пришвартовались пароходы и баржи, прибывшие на рассвете. Вокруг были видны свежие следы боя. Во многих дворах на месте хат дымились пепелища. В стенах домов зияли пробоины. Земля была изрыта воронками. У берегов Протоки громоздились разбитые паромы, понтоны, лодки. С телеграфных столбов свисали провода. И повсюду трупы коней и белогвардейцев. На площади и в улицах стояли толпы пленных, окруженные конвоирами.

К пристани свозили трофеи. Бойцы разгружали подводы и переносили военное имущество в трюмы барж. Несмотря на то, что израненный Ачуев выглядел довольно мрачно, в красных войсках и среди жителей поселка царила атмосфера приподнятости и одушевления.

Отряд Ковтюха уже находился на пароходах, все на тех же «Благодетеле», «Пророке» и «Гайдамаке», которые доставили красный десант под Гривенскую. Раненые были размещены в каютах и на палубе «Благодетеля». Их сопровождали медсестры из санитарной дружины Аннушки Балышеевой.

На пристань провожать своих товарищей пришли много конников из 1-го Афипского полка, сотни Левицкого и Ахтарского чоновского отряда. Виктор, конечно, не мог не попрощаться с Соней, а Юнька с Марьяной. Тут же волчком вертелся и вездесущий Вьюн. Лаврентий стоял поодаль от парохода, дымил цигаркой и, наблюдая за сыном и Соней, довольно покручивал усы. Чувствовал он, что сердце Виктора окончательно охладело к Оксане, а Лаврентий не представлял себе невестки лучшей, чем Соня.

На пристань прибыли Орджоникидзе, Левандовский, Ковтюх и Фурманов. Перед отъездом в Екатеринодар они побывали на Ачуевской косе и у Сладкого гирла, забитого потопленной флотилией Буряка.

Над Ачуевом появился самолет. Покружившись, он сел на косе. Это прилетели Жебрак и Соловьев.

— Что-нибудь случилось? — обеспокоенно спросил у них Левандовский.

— Могло случиться, да пронесло мимо, — ответил Жебрак.

Взошли по трапу на «Благодетель», и в каюте Левандовский остановил взгляд на комиссаре.

— Что же произошло? — спросил он, волнуясь.

— Пусть Геннадий Иннокентьевич доложит, — сказал Жебрак. — Я прилетел в Екатеринодар из-под Армавира, как говорится, к шапочному разбору.

— Неладно было у нас в Екатеринодарском гарнизоне, товарищи, — сказал Соловьев. — В Интернациональном полку готовился мятеж.

Орджоникидзе взглянул на Левандовского, потупил глаза.

— Оце так новость! — воскликнул Ковтюх. — Мы тут воюем и не куем, не мелем, что нам в спину удар готовят.

— Товарищ Батурин нащупал группу заговорщиков и дал знать Атарбекову, — продолжал Соловьев. — Минувшей ночью мы арестовали их и разоружили полк.

— Значит, полковник Гейдеман скрыл от Атарбекова этот заговор? — спросил Орджоникидзе.

— Нет, он не знал, что Шадур готовит в гарнизоне восстание, — ответил Соловьев. — Шадур был связан непосредственно с Улагаем не через Гейдемана, а через какое-то другое лицо из своей контрразведки.

— Хитро задумано, — сказал Жебрак.

— На допросе заговорщиков выяснилось, — рассказывал Соловьев, — что в те дни, когда мы перешли в контрнаступление и начались бои за Тимашевскую, Улагай дал указание Шадуру, чтобы тот поднял мятеж в Екатеринодарском гарнизоне с целью оттянуть с фронта некоторые части, действовавшие против десанта под Тимашевской.

— Хитер этот Улагай! — заметил Фурманов.

— План заговорщиков сводился к следующему, — продолжал Соловьев. — Хорунжий Страхов — командир 3-й роты Интернационального полка — в ночь перед тем, как вспыхнуть мятежу, должен был дежурить по гарнизону. Расстановка постовых караулов была возложена на полковника Уварова. Предполагалось снять караулы с железнодорожного моста и у помещения, где расквартированы белые офицеры, подлежавшие включению в Красную Армию. В этих местах намечалось выставить постовых из числа военнопленных. Организаторы заговора держали постоянную связь с группами бывших военнопленных, входивших в состав других воинских частей.