Петр Радченко - На заре

Наступила тишина. Гангесон сделал шаг вперед, произнес от имени духовенства области короткую приветственную речь, пригласив новоприбывшего пастыря в свою братскую семью.

С ответным словом выступил Евсевий… Едва он произнес «аминь», как со всех сторон к нему бросились дамочки. Хватаясь за длинные полы и просторные рукава его рясы, они начали целовать ее, креститься, бить земные и поясные поклоны. Зоя Львовна с трудом протиснулась сквозь толпу, схватила Евсевия за руку и, припав к ней губами, прошептала: «Слава тебе, владыка, слава!..»

Подали карету, Евсевий трижды осенил женщин крестным знамением, устроился на мягком сиденье экипажа между Делавериди и Гангесоном и уехал в город…

Дул восточный порывистый ветер, гнал по небу черные дождевые тучи. Невдалеке от города уже бушевала гроза с белыми молниями и раскатами грома. Солнце, прорвавшись на несколько мгновений из-за туч, залило алым светом белые купола и позолоченные кресты Красного собора и тут же снова скрылось.

В доме епископа Иоанна стояла тишина. Лишь на кухне отец Анатолий, шурша по полу шлепанцами и бряцая посудой, стряпал завтрак. Из раскрытой двери в залу тянулся душистый запах жарившихся сырников.

Владыка с закрытыми глазами сидел в своем излюбленном кресле и сквозь полудрему прислушивался к гулу приближавшейся грозы. На коленях у него лежал раскрытый журнал «Русский паломник».

В залу бесшумно вошел Борис, остановился в нерешительности, словно боясь нарушить покой старика.

Иоанн открыл глаза.

— Что там?

— Протоиерей Делавериди пришел, — доложил Борис

— Проси его сюда!

Вошел Делавериди, перекрестился, отвесил поклон.

Иоанн, подавшись вперед и опираясь руками о подлокотники, спросил:

— Ну, как ездилось, отец протоиерей? Что нового в Москве? — Он указал на кресло: — Садитесь и рассказывайте!

Делавериди подобрал полы рясы, занял место у стола.

— Положение святейшего синода, а также и всех московских церквей весьма и весьма шаткое, владыка… хотя патриарх Тихон и принимает все необходимые меры, чтобы восстановить былую силу церквей российских, но на этом пути, как вам уже известно, у него много противников. Мне лично пришлось беседовать с ним… Очень уж он обеспокоен тяжелым положением барона Врангеля в Крыму… призывает нас, все духовенство Кубани, выступить в его защиту.

— Какая теперь может быть защита? — Иоанн безнадежно махнул рукой.

Делавериди заерзал на стуле.

— Патриарх решил начать открытую борьбу с большевиками. В разговоре со мной он высказал недовольство вами, владыка. Считает, что вы относитесь к Советской власти не так, как желательно ему.

Иоанн отбросил журнал на столик, и его лицо, обросшее седыми волосами, покрылось лилово-красными пятнами.

— В этих делах я ему не помощник! — сказал он с нескрываемым раздражением.

— Видимо, с этой целью патриарх и прислал нам отца Евсевия, — осторожно добавил Делавериди. — Полагаю, Евсевий получил указание навести здесь порядок, угодный патриарху, и не допустить среди духовенства области раскола.

— И патриарх, и Евсевий решили действовать в лоб, но из этой затеи у них ничего не выйдет, — заявил Иоанн.

— И тем не менее патриарх надеется на вас, владыка, — подчеркнул Делавериди. — Сейчас он стремится объединить вокруг себя распыленные силы контрреволюции, воздействовать своим авторитетом на верующих и таким образом восстановить Россию — единую, неделимую, с монархом и со всеми старыми порядками.

Иоанн задумчиво потеребил бороду.

— Ну, а как настроен Евсевий?

— В дороге мы с ним не беседовали на эту тему, — ответил Делавериди. — А вот в Ростове, например, в номере гостиницы, он прямо сказал мне, что Советская власть послана нам в наказание божие.

Иоанн поморщился, проговорил хрипло:

— Ну хорошо, пригласите его ко мне на трапезу и сами приходите…

Евсевий принял приглашение Иоанна и вместе с Делавериди явился к владыке на завтрак.

Стол, покрытый черной скатертью, не отличался разнообразием яств: сырники, молоко, простокваша и бутылка кагора. Иоанн был внимателен к своему новому заместителю и не сразу начал разговор о главном.

Как бы давая понять, что ему многое известно о прошлом Рождественского, он сказал:

— Значит, вы родом из Вятки… Слыхал я о вас…

— Да, я служил у епископа Никандра викарием по Уржумской кафедре, затем состоял профессором в Казанской духовной академии [614] И. д. доцента 1-й кафедры Священного Писания Ветхого Завета Казанской духовной академии, иеромонах Евсевий 8(21) декабря 1917 года уволен по болезни с духовно-учебной службы. 15(28) марта 1920 года рукоположен во епископа Яранского, викария Вятской епархии. 3(16) декабря 1920 года он был перемещён на Уржумскую кафедру, в то же время сохраняя обязанности по временному управлению Вятской епархией. — прим. Гриня , — ответил Евсевий.

— А почему же вы оставили должность профессора? — спросил Иоанн.

Евсевий немного замялся, но, быстро овладев собой, ответил:

— Видите ли… я был смещен… Против меня восстали академисты-студенты… Дескать, я деспотичен и крайне жесток… Это, разумеется, ересь. Просто я требовал от них порядка и знаний. Основная же причина кроется в другом: меня обвинили в контрреволюционной пропаганде… После этого патриарх Тихон предложил мне поехать на Кубань для оказания помощи вам.

— А как вы относитесь к обновленческому движению? — поинтересовался Иоанн.

Евсевий прямо посмотрел ему в глаза, заявил открыто:

— Я сторонник патриарха Тихона.

— И в отношении Советской власти придерживаетесь взглядов патриарха?

— Этот вопрос весьма щепетилен, ваше преосвященство, — сказал Евсевий, — Советские законы не так уж и плохи… Советская власть обеспечивает свободу вероисповеданий. Каждому вольно верить как угодно. И на этом основании мы будем верить по-тихоновски. Вот и все.

В дверях появился келейник Артемий, доложил Иоанну, что прибыли игумен Лебяжского монастыря Дорофей с попом Яроном и еще каким-то незнакомым монахом.

— Пусть войдут, — сказал епископ.

В залу ввалился тучный Дорофей. Размашисто осенил себя крестом, пробасил:

— Доброе утро, святые отцы.

Вслед за ним вошел поп Ярон. Незнакомец задержался на пороге. Иоанн пристально уставился на него.

— Это господин Жуков, — сказал Дорофей. — В прошлом офицер. Остался здесь, на Кубани, после разгрома врангелевских десантов.

Епископ пригласил всех к столу. Жуков тут же изложил цель своего пребывания на Кубани и в заключение сказал:

— А теперь я прошу вашего благословения, владыка. Разрешите мне начать свою деятельность в монастырях среди монахов. Прежде всего я хочу поехать в Екатерино-Лебяжскую пустынь.