Петр Радченко - На заре

И вдруг один из танцующих упал. Фатиме показалось, что это был Аскерби. Ужас обуял ее, и она, не помня ничего, выбежала из зала, понеслась в парк. Анна Петровна последовала за ней.

Посреди площадки лежал Абреков, тяжело раненный в голову. Фердаус, припадая к его груди и обливаясь слезами, отчаянно причитала:

— Несчастный Таго! Зачем мы пришли сюда?

Мурзакула, оправдываясь перед стариками, твердил:

— Не хотел я этого… Не знаю, как получилось…

— Всякое бывает, — сказал в защиту тестя Дудов. — Помните, как во время танца был убит князь Алиев? Тоже нечаянно.

Оглянувшись, он увидел Фатиму, стоявшую у помоста, хотя адатом ей строго запрещалось появляться среди мужчин. Ее лицо было мертвенно бледное, а взгляд тянулся к Аскерби.

— Ты зачем здесь, бесстыдница? — прохрипел Барисбий, схватив жену за руку. — Опозорить меня решила?

У Фатимы подкосились ноги, и она едва не упала. Баксанук подхватил ее и понес к дому.

Анна Петровна подошла к мужу, спросила гневно:

— Зачем ты это сделал?

— Нечаянно я, понимаешь? — Мурзакула развел руками.

— Не верю! — бросила Анна Петровна.

Глядя на парня, лежавшего с простреленной головой на горячих камнях, Матяш никак не мог понять, во имя чего Мурзакула учинил эту расправу.

На площадку приковыляла игуменья. Указав посохом на Абрекова, спросила Фердаус:

— Кто он?

— Мой брат, — ответила, рыдая, Фердаус.

— Ишь ты, — буркнула игуменья и взглянула на Мурзакулу. — Надо бы в больницу его ко мне отвезти.

Мурзакула приказал Карабашеву подать мягкую, рессорную линейку. Вскоре Абрекова увезли в монастырь.

Старики и молодежь, не желая дольше оставаться на гулянье, молча покинули двор князя. Парк опустел.

Фатима лежала в спальне на постели. Анна Петровна прикладывала к ее груди мокрое полотенце. Давала нюхать лавровишневую настойку. Наконец Фатима открыла глаза, прошептала:

— Где Барисбий?

— В кунацкой, с гостями, — ответила Анна Петровна. — Позвать его?

— Нет, нет, я не хочу его видеть, — простонала Фатима.

— Ну, поспи, поспи, милая! — ласково сказала Анна Петровна. — А я пойду, — Она вышла из спальни, тихо прикрыла дверь.

Через несколько минут в спальню заглянул Исмаил.

— Заходи, заходи! — сказала Фатима.

Исмаил подошел к ней.

— Тебе плохо, Фатя?

— Нет, карнаш [650] Карнаш — брат. все уже прошло. — Фатима приподнялась, заглянула в глаза брата. — Скажи, ты любишь меня?

— А как же! — воскликнул Исмаил. — Очень, очень люблю! Знаешь тот водопад, что на Кобчике?

— Знаю, конечно.

— Так вот, я назвал его в твою честь «Слезы Фати». — сообщил Исмаил. — Назвал после того, как тебя выдали за Барисбия. Ты сильно тогда плакала.

Фатима погладила его черные волосы.

— Сможешь ты выполнить одну мою просьбу?

— Я все сделаю для тебя, Фатя!

Фатима протянула брату свернутый в трубочку листок бумаги.

— Отнеси это Аскерби, но так, чтобы никто не видел!

— Клянусь, все сделаю, как только Аскерби вернется из монастыря!

В спальню донесся далекий заунывный вечерний звон колоколов. Исмаил прислушался к нему, поцеловал сестру, выбежал из спальни.

Солнце уже зашло за Лысую гору [651] Подобное явление возможно наблюдать только с северной окраины города Теберда. Относительно озера Каракель гора Лысая расположена на северо-западе, ближе к северу. От реки Наротлыкол гора Лысая находится на юго-юго-западе. Судя по всему в третьей книге автор снова вернулся к созданию собирательных образов людей, мест и событий, поэтому некоторые места в повествовании буду оставлять без комментариев . — прим. Гриня . Легкие сумерки медленно поднимались из долины к вершинам гор.

Исмаил с нетерпением ожидал возвращения Аскерби, то и дело бегал к озеру, на дорогу, ведущую в монастырь. Из любопытства он заглянул через окно в кунацкую, увидел Барисбия. Тот только что сделал омовение [652] Омовение — обмывание рук, лица и ног перед молитвой. , стал босыми ногами на намазлык, опустился на колени и, прижав большими пальцами уши, принялся читать ашхам-намаз [653] Ашхам-намаз — вечерняя молитва. . Исмаил глядел на него с неприязнью и думал: «Куда тебе, старый облезлый шакал, до Аскерби! Неужели ты надеешься, что Фатя когда-нибудь сможет полюбить тебя?»

К нему украдкой подошел Матяш.

— Ты что здесь делаешь? Подглядываешь? Нехорошо такими делами заниматься.

— А я не подглядываю, — ответил Исмаил. — Просто смотрю, как Барисбий молится аллаху.

Во двор въехала линейка. Это вернулся из монастыря Аскерби. Исмаил бросился к нему, вскочил на подножку линейки. Так они и доехали до конюшни. Когда Аскерби выпряг лошадей, Исмаил отдал ему записку и шепнул, широко улыбаясь:

— Это тебе, от Фати!

Ни Карабашев, ни Исмаил не заметили Баксанука, наблюдавшего за ними из-за орехового куста.

Дрогнувшими руками, задыхаясь от волнения, Карабашев развернул записку. Фатима писала:

Дорогой Аскерби!

Нам нужно поговорить. Когда все уснут, приходи ко мне в спальню. Буду ждать тебя.

Наступила ночь. В усадьбе зажглись фонари. После сытного ужина гости и хозяева разместились на ночлег в шести спальных комнатах особняка.

Карабашев не знал, как поступить. Целый год он не видел Фатиму, думал, что она смирилась с замужеством, не посмеет нарушить жестокие законы адата. И вдруг — записка. Значит, Фатима не смирилась, не вытравила из сердца прошлое.

В Сентийском монастыре колокол пробил половину третьего. Карабашев уже не колебался. Надев черкеску и шапку и подпоясавшись кавказским поясом, он бесшумно выпрыгнул из окна барака и осторожно двинулся к восточной стене особняка. Во дворе полнейшая тишина. Из-за вершины Кобчика выглянула ущербная луна и, тускло просвечиваясь сквозь листву платанов, изрябила бликами дом. С минуту Аскерби стоял, прижавшись спиной к стене, затем по-кошачьи ловко взобрался на дерево и по ветке, тянувшейся к раскрытому окну второго этажа, проник в спальню любимой. Фатима стояла у окна, ждала. Она припала к груди Карабашева, глухо зарыдала:

— А я боялась, что ты не придешь…

Аскерби обнял ее, прошептал:

— Мог ли я не прийти, Фатя?

В соседней комнате — спальне Анны Петровны — послышались легкие шаги, Фатима замерла, прислушалась. Сердце ее, казалось, вот-вот выскочит из груди…

И тут грянула беда.

В зал ворвались Мурзакула и Дудов, забарабанили кулаками в дверь спальни.

— Фатима, открой! — заорал Барисбий, — Слышишь, открывай сейчас же. Это я.

Ужас сковал Фатиму. Аскерби выглянул в окно. Внизу, под деревом, маячили три офицера.

— Нет, не уйти, — промолвил с отчаянием Аскерби.

Его слова мгновенно сбросили с Фатимы оцепенение.