Петр Радченко - На заре

К нему неожиданно подошли несколько старух, среди которых была и Василиса. Они поспешно перекрестились, упали на колени, начали бить земные поклоны Лука окинул их настороженным черным взглядом, пробормотал:

— Мир вам, добрые странницы.

Василиса подступила к нему, спросила:

— А вы кто будете тут?

— Я сторож, — ответил Лука. — Эту криницу буду беречь.

Старухи увидели иконку в часовне, закрестились еще истовее. Василиса озабоченно проговорила:

— Да тут и жертву не во что бросить.

— А что у вас? — оживился Лука. — Деньги? Давайте мне.

Богомолки вынули из-за пазух платочки, развернули их и, передав пожертвование монаху, снова принялись молиться. Лука сунул бумажки в карман, также сотворил молитву.

— Водички святой хотим почерпнуть из криницы, — обратилась к нему одна старуха.

— Это можно, — ответил Лука, указав на водосточную канаву. — Берите вон там. Только не мутите, святая ведь.

— Мы осторожно!

Старухи бросились к канаве.

«Дуры господни!» — усмехнулся Лука и направился к гроту.

Краснодольская готовилась к празднику Великой Октябрьской социалистической революции. Комсомольцы писали лозунги, плакаты, вывешивали их на стенах домов, сараев. Бабы белили хаты, подметали дворы.

Вечером под седьмое ноября Влас Пантелеймонович закрылся в своей комнатке. С улицы доносились песни, шум и гомон гулявшей молодежи. В этот вечер на душе у старика было как-то особенно тягостно.

В двенадцатом часу ночи кто-то осторожно постучал в дверь. Старик невольно вздрогнул, спросил тихо:

— Кто там?

— Это я — Нифонт! — донеслось снаружи.

Влас Пантелеймонович пустил монаха в комнату. Лука сел у столика, отодвинул от себя горевшую плошку.

— Вот видите, не забыл я о вас… навестить решил, — сказал он.

— Спасибо, отец Нифонт, спасибо, — прохрипел старик. — На свете не без добрых людей.

— А я сегодня у криницы встречался с вашими станичницами, — объявил Лука приглушенным голосом. — За святой водицей приходили.

— Знаю, — Влас Пантелеймонович, смахнув рукавом замасленной рубашки холодный пот, выступивший на лбу, и помолчав, спросил обеспокоенно: — О чем же они с вами балакали?

Лука бросил на него косой взгляд:

— А о чем, по-вашему, могли говорить со мной бабы?

— Да… я так… — замялся Влас Пантелеймонович, — Могет быть… эта Василиска… У нее такой длинный язык…

— Василиса? — прохрипел Лука. — Да, да! Помню такую. Она о чем-то мне тараторила, да я все мимо ушей пустил. Вот никак не вспомню. Постой, постой…

Власа Пантелеймоновича бросило в жар. Он укоризненно покачал головой, прошамкал:

— Я так и знал. Дуреха-баба.

Лука приподнял руку, щелкнул пальцами:

— Ага, кажись, вспомнил! Подскажите немного.

— Подсказать? — Влас Пантелеймонович вытаращил на него глаза, махнул рукой: — Чи я знаю, про шо вы балакали?

— Ну как же! — подхватил Лука. — Она что-то говорила о вас… О какой-то тайне меж вами.

— О тайне? — Влас Пантелеймонович замотал головой. — Никакой тайны у меня с нею нет.

Лука прищурился:

— Не лукавьте, папаша. Сдается мне, что не зря к вашей двери ночью приходила свинья.

— Это почему же? — старик испуганно вытаращил глаза.

— Не свинья то была, а грабитель! — нагонял на него страху Лука.

Власа Пантелеймоновича начала бить лихорадка. Он открыл рот, с трудом промолвил:

— Я и сам подумал тогда, шо разбойник был.

— Беречься вам надо, — посоветовал Лука. — Ружье бы завели у себя или какое-либо другое оружие.

— Оружия мне не положено, — возразил Влас Пантелеймонович. — Ревком еще дознается. — И, помолчав, пробормотал: — И чего тому разбойнику было ко мне лезть?

— Наверно, думал, что у вас есть золото! — вскользь намекнул Лука.

Влас Пантелеймонович почувствовал, как от волнения у него прихватило дыхание, прошептал:

— Какое золото? Откуда?

Лука погрозил ему пальцем:

— Ему-то видней…

Лицо старика судорожно передернулось, глаза налились кровью.

— Это Васка зря наболтала на меня, — с дрожью в голосе промолвил он. — Никакого золота она мне не давала. Да что ей, нечистой душе, вздумалось?

— Возможно, и не давала, а вот болтает, — наседал Лука.

Влас Пантелеймонович сел на кровать и, вытерев слезу, натужно улыбнулся:

— А… а допустим, что она и отдала мне на сохранение?.. Что тогда?

— Вы вроде боитесь меня, — с укоризной вздохнул Лука. — Я вас не выдам и строго-настрого прикажу Василисе держать язык за зубами. А то ежели узнают в ревкоме, что у вас есть золото, то Сибири вам не миновать.

Влас Пантелеймонович подхватился с кровати:

— Нет, нет, добрый человек! Вы меня не пужайте Сибирью. Я и так напуганный. У меня нет ничего за душой.

— Ну, как хотите. — Лука пожал плечами. — А ревкомовцы все равно дознаются. Василиса слишком болтлива.

Старик молчал. Снова опустившись на кровать, он нервно поскреб пальцами грудь. Лука выжидательно смотрел на него.

— Чертова баба! — проворчал наконец Влас Пантелеймонович.

Лука видел, что старик уже готов раскрыть перед ним душу, поведать о какой-то тайне.

— Если нам, божьим людям, не хотите открыться, то кому же тогда вы можете доверять? — вкрадчиво промолвил он.

Влас Пантелеймонович вытер слезу на щеке, подумал: «Так и быть… Все расскажу…» Он пересел на табуретку и, склонясь на столик, заглянул монаху в глаза.

— Тут вот какое дело… — заговорил он шепотом, — Передала мне Васка ящик золота на сохранение. А я теперь как полоумный, не нахожу себе покоя.

«Ага, таки клюнул, старый сом!» — с трудом скрывая радость, подумал Лука и спросил елейным голосом:

— Где же вы храните его, это золото? Взглянуть бы на него, не попортилось ли?

— Такое скажете! — махнул рукой Влас Пантелеймонович. — Да разве ж золото портится?

— Смотря какое! — заметил Лука. — Был как-то у меня золотой крестик. Потом куда-то пропал, а когда я нашел его, лишь половина от него осталась. Понимаете, половина! Сгнил, окаянный. Видно, в сырости лежал.

— Мое не в сырости, а в сухом месте лежит, — сказал Влас Пантелеймонович.

— Не говорите, — возразил Лука. — Сырость везде бывает. Даже в огне есть!

Старику сделалось совсем жарко, как в бане.

— Ох, золото! — вырвалось у него из груди. — Лучше бы не иметь его. — Кряхтя, он поднялся, постоял с минуту в нерешительности, затем направился к лазу в подвал: — Пойдемте, посмотрим, как оно там. — И вдруг остановился, подозрительно уставился на монаха: — Токо вы про это никому ни слова!

— Вот вам крест святой! — клятвенно заверил его Лука и трижды перекрестился.

Следом за Власом Пантелеймоновичем он нырнул в лаз. Старик зажег свечу и, осветив маленький подвальчик, осторожно открыл нишу.