Петр Радченко - На заре

Лаврентий с женой вошли во двор. К воротам подъехал верхом на коне Юдин. Жучка выбежала из сенец, кинулась к нему с лаем. Лаврентий открыл калитку.

— Просю, Василий Петрович, заезжайте.

Юдин слез с коня, привязал его у конюшни.

Мироновна уже возилась у печи.

— Тепло у вас, — снимая ушанку, сказал Юдин, поздоровался с хозяйкой.

— Да вы и шинель скидайте, — сказал Лаврентий.

В боковой просторной комнате уселись за стол. Мироновна подала завтрак. Разговорились о выполнении краснодольцами продразверстки.

— Да… — вытерев рушником губы, сказал Лаврентий. — Злостных елементов у нас в станице богато.

— Будьте осторожны, Лаврентий Никифорович, — посоветовал Юдин.

— Об чем речь… — Лаврентий развел руками, отослал взглядом жену на кухню. — А тут ешо этот Матяш со своею бандой. Того и гляди, кого-нибудь подстерегет из нас, нечистый дух. Пытался же один раз, да промах дал.

Юдин тронул его плечо, шепнул:

— Кстати, мне надо посмотреть на ту фотокарточку, о которой вы как-то говорили.

— Это можно. — Лаврентий вынул из комода снимок, указал на офицера в светло-серой черкеске.

— Оце Пимен, а рядом — Тимофей.

— Мазаевы?

— Да, братья. Витька с Соней вот, в конце декабря, были у игуменьши и видели у нее на стене эту карточку

— И хорошо знает игуменья Мазаевых?

— Тимофея — хорошо, а Пимена ни разу в лицо не бачила.

— Серьезно?

— Так говорил Витька со слов игуменьши, — пояснил Лаврентий.

— А Пимен в самом деле смахивает на меня, — заметил Юдин, вглядываясь в снимок.

— Да, факт на лице, — подтвердил Лаврентий. — Наче две капли воды. Даже Тимофей не так похож на Пимена, как вы.

— Как, по-вашему, может меня игуменья принять за Пимена? — спросил Юдин.

— По-моему, может, — сказал Лаврентий.

Юдин еще раз внимательно вгляделся в лицо Пимена

— Мне придется взять у вас эту карточку, — сказал он. — Надо изучить все ее детали.

— Берите! — махнул рукой Лаврентий. — Мне она без надобности.

Юдин спрятал фотокарточку в нагрудный карман гимнастерки и, помолчав, спросил:

— А почему вы, Лаврентий Никифорович, в партию не вступаете?

— Да вы что, Василий Петрович! — изумленно протянул Лаврентий. — Хиба ж примут меня?

— Вы уже все свои грехи искупили, — заметил с улыбкой Юдин. — Не зря вас станичники председателем Совета избрали.

Лаврентий озадаченно потеребил острые усики, задумался.

— Хай уж Витька… а я повременю.

Николай Николаевич шел домой по темной городской улице, всецело занятый мыслями о Елене Михайловне. Он уже знал, что она приехала к нему.

«Как она?.. — мысленно спрашивал он себя. — О чем думает? Что ответит на мое предложение?..» Прошлой ночью он видел во сне покойную жену. Снилось ему, будто Таисия Федоровна долго, ласково смотрела на него, затем погладила его волосы рукой, сказала: «Женись, Коля… Лена будет тебе хорошей подругой». Охваченный раздумьем, Николай Николаевич не заметил, как очутился перед домом, в котором жил. Поднялся на крыльцо, постучал в дверь.

«А может быть, она уже уехала?» — подумал он. Но дверь открылась, и на пороге появилась Елена Михайловна.

— А тебе только что звонил Геннадий Иннокентьевич, — сказала она.

— Зачем я ему?

— Не знаю, — ответила Елена Михайловна. — Обещал позвонить еще. — И обернулась к нему: — А ты где был?

— Выезжал в Тимашевскую по расследованию убийства секретаря РКП(б) Печерина.

— Кто же его убил?

— Бандиты подхорунжего Колота, — присаживаясь за стол, сказал Николай Николаевич.

Елена Михайловна не решалась первой начать разговор о том, что привело ее сюда, чувствовала себя как-то неловко. Отойдя к столику, приставленному к простенку между окнами, она села на стул. Николай Николаевич, с трудом сдерживая волнение, спросил:

— Ты давно приехала?

— Нет, час назад, — ответила Елена Михайловна, почувствовав в душе какое-то облегчение.

— Не ужинала еще?

— Нет. — Елена Михайловна поспешно поднялась. — Я сейчас приготовлю. — И начала собирать на стол.

Рано утром учебная рота под командованием Левицкого и чоновский отряд Аншамахи выступили в плавни по направлению Ахтарских соленых лиманов. Ветер дул с востока, до боли обжигал лица конников.

Проскочив Сологубские промыслы, они повернули вправо по дороге, ведущей вдоль Ахтарского лимана. У развилки разделились на две группы: Левицкий с учебной ротой направился по главной дороге на Садки [860] Садки — хутор на берегу Ахтарского лимана при впадении в него протоки Гирло Садковское, соединяющей лиманы Рясный и Ахтарский. — прим. Гриня , а Аншамаха взял влево, двинулся через небольшие озера. Миновав редут Гострой, он приказал бойцам взять карабины наперевес, внимательно следить за камышами и, пустив коня в намет, устремился к поселку Хескому. Неожиданно на околице показался всадник и тотчас же скрылся в кривой улочке.

— За мной! — крикнул Аншамаха.

Отряд понесся вперед. Из поселка выскочили пять всадников, стали уходить на юго-запад, к Садкам. Расстояние между ними и чоновцами быстро увеличивалось. Аншамаха вскинул карабин, на полном скаку открыл огонь по убегающим. Вслед за ним принялись палить и все бойцы.

Вскоре на берегу Ахтарского лимана замаячили деревья и несколько домиков под красной черепицей. Оттуда доносилась винтовочная перестрелка.

До Садков оставалось не более версты. Преследуемые бандиты скрылись в камышах. Аншамаха увидел бойцов Левицкого, ведущих огонь по марухновцам на подступах к хутору. Ударив коня каблуками, он согнулся в седле, полетел вперед.

Марухно начал отходить по Садковской гряде на юг, к главным силам. Левицкий и Аншамаха шли за ним по пятам, и после двух с половиной часов погони Марухно, получив несколько ранений, был схвачен на берегу Рясного лимана.

Левицкий спешился около пленного, лежавшего с закрытыми глазами на снегу, закурил цигарку, распорядился:

— Перевяжите его.

Два бойца-санитара перенесли Марухно на бурку, вынули из своих сумок бинты, наложили повязки на раны.

Аншамаха подскакал к Левицкому, указал на пленного:

— Его немедля надо отправить к Соловьеву. А то еще, это самое… подохнет.

Марухно повернул к нему голову, сказал:

— Не подохну, Терентий Артемович… Я живучий.

Возле него остановились сани. Бойцы подхватили раненого вместе с буркой, положили на розвальни, и учебная рота с чоновским отрядом направились в Приморско-Ахтарскую.

Среди ночи кто-то осторожно постучал в закрытую ставню дома Рябоконя. Надежда [861] Есть две версии как звали жену В. Ф. Рябоконя, обе они представляют собой варианты имени Светлана, которого никогда не было в церковных святцах (упоминается даже статья о. Павла Флоренского «О запрещении наречения именем Светлана»): Хатиния (Фотиния, Фотина — светлая, светоносная) и Фаина (сияющая, излучающая сияние). — прим. Гриня спала в своей комнате. Она открыла глаза, прислушалась. Стук повторился. Надежда сбросила с себя ватное одеяло, сунула ноги в валенки и, припав к мерзлому окну, тихо окликнула: