Петр Радченко - На заре

— Кто?

— Надя, открой, — послышался из-за ставни приглушенный голос Рябоконя.

Надежда узнала мужа и, придерживая руками тяжелый живот (она была на сносях), выбежала в нательной рубашке на холодную веранду, щелкнула засовом. Рябоконь запер за собой дверь, вошел в натопленную кухню, спросил:

— А батько дома?

— Дома, — прошептала Надежда, стуча зубами от холода и волнения.

Рябоконь повесил на рожок карабин, снял с себя полушубок, сел у стола.

— Как тут у вас? Не беспокоят?

Надежда заплакала, опустилась на скамью.

— Какой там!.. — вырвалось у нее сквозь слезы, — Ежели б не была брюхатая, то давно б забрали.

Рябоконь помрачнел.

— Кто тут тебя притесняет?

— Да кто же, — всхлипнула Надежда. — Погорелов.

— Какой это?

— Василий Кириллович, председатель сельсовета.

— Он же был в Красной Армии.

— Пришел домой… Вот его и выбрали, как демобилизованного красноармейца.

Из боковой комнаты вышел отец, хмуро взглянул на сына, протянул:

— А… Василь… Насовсем чи так просто, в гости?

— Тайком заскочил, — ответил Василий.

Старик присел рядом с ним, почесал за ухом.

— Покаялся бы, — посоветовал он.

— Не будет этого, — мотнул головой Василий. — Я еще залью горячей смолы большевикам за шкуру.

— А толк с цего какой? — вздохнул отец. — Пустое все. Большевиков теперь не одолеть.

— Еще посмотрим, чья возьмет, — резко бросил Василий. — А пока без разбору буду всех бить!

— Катом, значит, сделаешься? — Отец удрученно покачал головой. — Безвинных будешь убивать?

— Пусть дрожат все, — заявил Василий. — Я заставлю всех придерживаться моей политики.

Старик раздраженно махнул рукой:

— Прежь ты добьешься своего, тебя изловят и шкуру сдерут, как с собаки.

— В камышах, на воде нас никто не возьмет! — самоуверенно выдохнул Василий. — У меня такой лозунг: «Земля — ваша, вода — наша!» Пусть большевики не суются ко мне в плавни. Я, и только я, хозяин там.

— А о нас ты подумал? — проговорила с горечью и укором Надежда. — Из-за тебя мы все тут погибнем.

— Пусть только тронут, — буркнул Василий. — Как разрешишься, я тебя сразу к себе в отряд заберу. А Погорелова предупрежу, чтобы не трогал вас.

— Да мне зараз все равно, — сказал отец. — Восемьдесят третий уже пошел. Смерть близко… А вот вы как будете жить?

Василий не ответил.

На рассвете через Лебеди в сторону Гривенской потянулся отряд под командованием Демуса.

В спальню вошел Федор Саввич, разбудил сына:

— Ты чуешь, Василий, через хутор отряд красных проходит?

Василий сел на постели, прислушался.

— Вы оденьтесь, папаша, — предупредил он. — Чего доброго, еще вздумают заглянуть к нам.

— Я и так уже оделся, — ответил старик. — Зараз выйду на веранду, погляжу, шо оно там такое.

— За ним скрипнула дверь, и в доме снова наступила тишина. Василий также оделся, вышел на кухню и стал наблюдать в окно за отрядом. Заря чуть-чуть позолотила восточный небосклон. Сквозь густой туман едва проглядывались силуэты всадников. Василий стиснул зубы, процедил:

— Ничего… не таких видели. А с вами управимся…

Отец снял в передней тулуп, сказал угрюмо:

— Это супротив тебя, Василь, силы присланы.

— Ох, боже мой, боже! — испуганно пробормотала Надежда. — Что же теперь будет с нами?

— Перестань! — крикнул на нее Василий и сорвал папаху с гвоздя. — Мне надо в Гривенскую попасть, пока совсем не рассвело. — Он вскинул карабин за спину, прощально кивнул жене и отцу, осторожно выскользнул из дому и, по-волчьи озираясь, ушел задами.

Прошла неделя. Демус с местными руководителями проводил митинги то в одном, то в другом населенном пункте Гривенского юрта, призывал население понудить банду выйти из камышей и добровольно сложить оружие.

В Гривенскую прибыли Жебрак и Соловьев. В кабинете председателя Совета состоялось экстренное совещание. Демус доложил о работе, проведенной в юрте, и тут же отметил, что она пока не дала положительных результатов.

— Больше того, — добавил агент ВЧК Селиашвили, — за эти дни банда Рябоконя сделала еще один налет на хутор Солодовникова.

Во время совещания дежурный вручил Андрияшу пакет с рапортом старшего милиционера станицы Гривенской. В рапорте говорилось:

«Довожу до вашего сведения, что сегодня ночью, то есть 6 марта с. г., банда Рябоконя произвела налет на Приморско-Ахтарскую рыбную контору, где уничтожила главное здание конторы, избила и разогнала рыбаков, забрала 60 пудов муки, несколько десятков пудов соленой рыбы и скрылась».

— Вот вам и Рябоконь! — воскликнул Ермаков. — А мы собираемся его уговаривать!

— Да, действительно, придется действовать иначе, — сказал Соловьев.

8 марта посыльные весь день сновали по станице, объявляя о назначенном на вечер митинге в клубе. С наступлением темноты на церковной площади стали собираться станичники. Они толковали о продналоге, а больше всего о предстоящем походе представителей станицы в камыши к Рябоконю.

Во дворе станичного Совета запыхтел движок маленькой электростанции, запускаемый в экстренных случаях, и в клубе загорелись лампочки. Народ повалил в клуб с шумом усаживаясь в зрительном зале на скамейках. Длинный стол, застланный кумачовым полотном, стоял на сцене. Тут же возвышалась и трибуна. В заднем углу зала торговал буфет. За прилавком — невысокая блондинка с голубыми выразительными глазами. Это была родная сестра Дудника, который находился в банде Рябоконя.

На сцене появились Андрияш, Ермаков, Жебрак, Соловьев, Демус, Селиашвили, разместились за столом… Андрияш встал, позвонил в колокольчик. Наступила тишина. Председатель открыл митинг, предоставил слово Жебраку. «Начальник ЧК!» — пробежал нервный шепот по залу. Жебрак взошел на трибуну, положил руки на ее борта и, пристально вглядываясь в собравшихся, сказал:

— Товарищи, в нашей области бандиты наглеют. Их разбойничья дерзость обусловливается, с одной стороны, той поддержкой, которую они получают от кулацких элементов, а с другой — их уверенностью в том, что Советская власть достаточно милостива и не будет вытравливать беспощадной рукой всякий намек на содействие им и помощь. Но чем больше наглеет белогвардейщина, скрывающаяся в плавнях, тем сильнее должны сплотиться беднота и та часть населения, которая достаточно уже знает, что собой представляет Рябоконь, действующий в Приазовских плавнях. Прочтите, товарищи, в газете «Красное знамя» письма добровольно возвратившихся в Россию врангелевских офицеров и подумайте, какой путь вам следует выбрать.

— С одной стороны, новое смятение, — продолжал оратор, — новые усмирения восстающих приведут к новому разорению сел и станиц. В другом случае, если честное трудовое казачество не даст себя увлечь в какие бы то ни было кровавые авантюры и покончит с разбоем бело-зеленых, область наша сможет отдаться мирному труду, хозяйственному строительству. В скором времени советское правительство заменит разверстку натуральным налогом. [862] Вопрос о замене продразвёрстки продналогом был рассмотрен на заседании Политбюро ЦК РКП(б) 8 февраля 1921 года. 16 февраля 1921 г. Политбюро решило открыть дискуссию «О замене развёрстки продналогом». Первые статьи на эту тему были опубликованы в «Правде» 17 и 26 февраля. Официально продразверстка была отменена декретом ВЦИК от 21 марта 1921 года. — прим. Гриня