Петр Радченко - На заре

Последовала команда:

— Обыскать!

Левицкого стали всего ощупывать.

— Сколько вас? — пробасил бандит.

— Двое, — ответил Левицкий.

— Проходи второй!

Скорика тоже обыскали.

— Ведите их! — распорядился бас.

Бандиты окружили Левицкого и Скорика, повели куда-то.

Черная стена камышей, тянувшаяся слева, оборвалась. Впереди проплыло несколько огоньков цигарок, и на фоне темного неба Левицкий разглядел контуры шалаша.

— Стой! Садись! — распорядился бас.

Скорик сел, а Левицкий лег на бок, вздохнул устало:

— Фу-у! Ну и долго вы с нами водились.

К нему подошел вожак в полушубке и папахе, грубо бросил:

— А какого черта сюда перся?

— Тут без черта обошлось, — спокойно ответил Левицкий. — Попросили бандиты — вот мы и пришли.

— Ну-ну, полегче, — угрожающе бросил вожак. — Мы не бандиты. Партизаны! И никто не звал вас сюда.

— Может, вы и не звали, а другие письмо прислали, — сказал Левицкий.

— Какое письмо?

— Насчет переговоров.

Левицкий почувствовал, как дрожит Скорик. Ему и самому было страшно, но, пользуясь наступившей паузой, он сказал неторопливо:

— Да, житуха у вас тут неважнецкая. Летом комаров и пиявок кормите, а зимой — голод и холод терпите. Волкам и то легче живется. Да… факт на лице!

— Что правда, то правда, — отозвался кто-то уныло.

— Ты опять, Мамыч, хнычешь? — обрушился вожак на недовольного мужчину в полушубке. — В Староджерелиевку, к бабе потянуло? Тут ты вольный казак, а там тебя в дугу согнут большевики. Не верь этим брехням. Думаешь, они только вдвоем пришли? Будут нам зубы заговаривать, а тем временем обложат нас красные.

— Напрасно турбуетесь [897] Турбуетесь — беспокоитесь, тревожитесь. — прим. Гриня , — сказал Левицкий, — Вы ж нас в один момент сничтожите, если мы брешем. Нас двое.

— А ты храбрый, — повысил голос вожак. — Как твоя фамилия? Казак или городовик?

— Левицкий я, — ответил Лаврентий, — Казак станицы Краснодольской. Был там председателем станичного Совета, а теперь меня в Староджерелиевскую перебросили.

— А приятель твой кто?

Скорик начал сбивчиво рассказывать о себе. Голос у него звучал глухо, будто рот был забит ватой.

— Хватит! — оборвал его вожак и обернулся к Левицкому: — Говори ты, казаче. Так и быть, послушаем твои байки про амнистию.

Лаврентий начал было подробно излагать суть воззвания Советской власти к бело-зеленым, но вожак не дал ему высказаться до конца.

— Вот что, парламентеры, — заявил он, — уходите отсюда подобру-поздорову. Никто из нас не пойдет с вами. И больше не суйте носа сюда.

Уже светало, когда бандиты вывели Левицкого и Скорика к Смоленому ерику.

— Ну, катитесь! — крикнул им вслед казачина.

Пройдя с полверсты, Скорик облегченно вздохнул

— Аж не верится, что живы. Все ждал пулю в спину

— Бисова баба, — недовольно вспомнил Левицкий Марфу. — Завела не туда. Тике зря время загубили.

Он ошибался: время не было потеряно зря. Через три дня в Староджерелиевский исполком, к Левицкому, явились с повинной пять человек из банды.

— А кто же это говорил со мной так грубо в плавнях? — спросил у них Левицкий.

— Сам батько Рябоконь, — ответили они.

В те же дни в Гривенскую явился и Загуби-Батько.

Рябоконь вернулся в свой курень только под утро, всю ночь объезжал дозорные посты в плавнях. Не раздеваясь, он лег на топчан и сразу уснул. Разбудил его сынишка, залезший ему на грудь. Надежда уже собрала на стол завтрак.

Рябоконь повозился немного с сыном, затем вспомнил о газете, лежавшей в кармане. Эту газету передали ему разведчики, возвратясь ночью из Гривенской.

В глаза бросилась заметка под крупным заголовком: «Банд не будет». В ней говорилось:

На митинге ст. Георгиеафипской, где собралось 2000 человек, постановили:

Мы, трудящиеся казаки и крестьяне ст. Георгиеафипской, заслушав доклад о бело-зеленых бандах, решили все как один не скрывать бело-зеленых банд, а при первой же встрече с бандитами стереть их с лица земли, как врагов трудового народа. Все как один даем гражданское слово, что в нашей станице бело-зеленых не будет никогда, и мы будем спокойно трудиться и укреплять Советскую власть навсегда.

Да здравствует мирный труд!

Рябоконь швырнул газету на пол, посадил сына себе на живот и, невесело улыбаясь, сказал:

— Ничего ты еще не понимаешь, хлопчик! Хорошо тебе! А батьке твоему туго приходится.

— Вставай, Вася, снедать будем! — позвала Надежда.

На биваке стояла тишина. В курень лишь изредка долетало карканье воронов и хмыканье лысух [898] Лысуха , или лыска — небольшая водоплавающая птица семейства пастушковых, величиной со среднюю утку. — прим. Гриня , плававших на плесах лиманов.

Внезапно дверь широко распахнулась, и в ней застрял Дудник, крикнул панически:

— Красные!

Рябоконь вскочил с топчана, схватил карабин и бинокль, выбежал из куреня.

— Красные с двух сторон нас обходят! — доложил ему астраханец Садчиков.

— Пулеметы к бою! — скомандовал Рябоконь.

Пулеметчики заняли огневые позиции, бандиты рассыпались по всему лагерю, залегли.

Демус со своим отрядом шел в наступление по Казачьей гряде, а Черноус и Аншамаха вели чоновский батальон через Ачуевскую косу, по дороге вдоль берега Бойкова лимана. [899] Получается, банда вернулась на прежнюю базу или автор забыл, что отправил ее на лиман Бабиный. — прим. Гриня

Завязалась перестрелка, и красные с ходу пошли в атаку. То там, то здесь на гряде, занимаемой бандитами, разгорались рукопашные схватки. Забухали ручные гранаты. Бандиты не выдержали натиска, бросились в воду, начали отходить по камышам Рясного лимана.

Рябоконь вбежал в курень, крикнул жене:

— Надя, положи сыночка! Я прощусь с тобой.

Надежда, бледная, как вощеная бумага, осторожно опустила на топчан сына, обнялась с мужем. Он заглянул в ее глаза, наполненные отчаянием и ужасом, прижал к груди, крепко поцеловал в губы.

— Что теперь будет со мной? — простонала она.

— Я не отдам тебя красным, не отдам! — выкрикнул осипшим голосом Рябоконь и выстрелил из нагана ей в сердце.

Быстро подхватил жену на руки, поцеловал в стынущие губы, щеки, лоб, бережно положил на топчан рядом с сыном. Спустя минуту он уже вместе с Дудником и Ковалевым брел по камышам.

Красные все ближе подходили к куреням, вокруг которых лежали убитые и раненые бандиты. Наконец рябоконевцы были смяты, и бой затих. Загуби-Батько (он пришел сюда с красными как проводник) вынес из куреня ребенка, доложил Демусу:

— Жена Рябоконя убита, а это — его сын…

Вскоре на бивак были согнаны пленные, среди которых оказался командир 4-й сотни Садчиков. Увидев Загуби-Батько около куреня с ребенком на руках, Садчиков злобно бросил: