Ян Неруда - Стихотворения. Рассказы Малостранские повести Очерки и статьи

Комарек поразительно изменился. Быть может, он больно переживал подчеркнуто тайный уход Шнейдера, быть может, жалел друга. Но он не спрашивал о Шнейдере и никогда не произносил его имени. Ходил Комарек теперь всегда будто объятый думой. Но инженер был доволен им. Комарек тщательно исполнял все его приказания, работал, что называется, не покладая рук. Разваливающаяся, почти исчезнувшая с лица земли «Австралия» словно вовсе уж не влекла его, — по воскресеньям и по праздникам Комарек под вечер всегда отправлялся в местечко. Возвращался всякий раз трезвым, но еще более задумчивым.

Вместо босяков-чернорабочих здесь теперь работали ремесленники, и ради них пантафир еще продолжал держать кантину. Да, по правде говоря, он и не знал, куда ему сейчас податься, а жена его настаивала на сохранении трактира, пока только возможно, — а то «где же мне напиться, когда на меня накатит?».

Столяры вытесывали шпалы, каменщики возводили стены домиков для путевых обходчиков. Инженер объявил всем: кто хочет стать путевым обходчиком, пусть сдаст экзамен, а за дальнейшее он, инженер, ручается. Но претенденты должны быть женаты. Зоубек с большой радостью тотчас подал заявление и пытался склонить и Комарека к этой карьере и к браку. Он предлагал ему в жены дочь свою Барушку: «Возьми ее, она лентяйка, будет верна тебе!» Комарек только головой качал.

Наступило и прошло еще одно воскресенье. Вечером инженер сидел в своем домике и разбирался в счетах. Вдруг он услышал шаги и голос возвращающегося Комарека.

Тот, постучав, вошел в комнату.

— Мне ничего не надо, я уже поужинал, — сказал инженер, даже не подняв головы.

Комарек неподвижно стоял у двери и мял в руках шляпу. Лицо его выражало волнение, он со страхом смотрел на инженера.

Через некоторое время инженер наконец обратил на него внимание.

— Вам что-нибудь надо?

Комарек молчал. Потом вдруг быстро подошел к инженеру, упал на колени и, дрожа, начал целовать ему руку.

— Я… Я нашел свою Анну! — выдавил он.

— Вот как! И хотите стать обходчиком и жениться на ней?

— Да, если вы еще раз поможете мне, пан…

— Помогу. Да встаньте же, вы словно дитя малое! Как вы ее нашли? Где она?

Комарек опустил глаза — у него перехватило дыхание.

— Здесь она, — с трудом проговорил он, — я привел ее сюда, чтоб она тоже просила… Переночует она у пани пантафирки, утром вернется в местечко — я ей там квартиру приготовил поприличнее, но… Я ее сейчас приведу! — добавил он быстро, словно желая поскорее разделаться с чем-то неприятным.

И через минуту он ввел в комнату свою Анну. Она торопливо подошла к инженеру и тоже хотела поцеловать ему руку, но инженер отступил, и она остановилась как вкопанная, опустив голову. С удивлением всматривался инженер в ее лицо — еще молодое, но уже несущее на себе печать, видимо, бурно прожитой темной жизни, — лицо, преждевременно увядшее под румянами; смотрел на ее фигуру — сильную, но теперь, перед ним, будто сломленную.

Комарек не отрывал глаз от инженера и, казалось, следовал за каждой его мыслью: во взгляде молодого человека трепетал смертельный страх, губы его дрожали. Наконец он снова бросился к ногам инженера и, обхватив его колени, горестно закричал — закричал так, что слезы выступили у инженера:

— Она не виновата!

Прошло два года, а может быть, и три, сразу не вспомнишь.

Ехал я раз из Германии в Чехию и случайно, на какой-то станции, встретился с инженером. Сели мы с ним в одно купе у открытого окна — была летняя ночь — и, беседуя, смотрели на гористый край, прекрасный, несмотря на серое покрывало ночи.

Постепенно светало; солнце еще было скрыто далеко за горами, но легкий, свежий ветерок, пробежавший по земле, и резкое охлаждение воздуха предвещали уже новый день. Мы проезжали границу Чехии.

— Помните Комарека? — спросил инженер.

— Босяка? Да.

— Сейчас мы увидим его самого или его жену. Отсчитайте еще четыре сторожки — в пятой живет он.

— Одна… — стал я считать, высунув голову в окно. — Вторая… Третья, четвертая… Ага, вижу!

Комарек стоял, встречая поезд; в утренних сумерках он был похож на мертвеца. Окно в его сторожке было распахнуто, в комнате горела лампочка у маленького гроба, над которым склонилась женщина — она как раз целовала трупик.

Все это мелькнуло мимо — и исчезло. Мы завернулись в наши пледы — утренний воздух был такой холодный…

{60}

{61}

Мы чувствуем, что находимся в наглухо закрытом помещении. Кругом непроглядная тьма, ни в одну щель не пробивается свет. Темнота такова, что если на мгновение мы видим что-то светлое, то это красные круги, которые возникают в нашем воображении.

Когда напряжены все органы чувств, замечаешь самые ничтожные признаки жизни. Обоняние говорит нам, что воздух в комнате какой-то густой и спертый. Мы чувствуем запахи еловых или сосновых дров, топленого масла или сала, сушеных слив, тмина, чеснока и даже водки. Слышно тикание часов. Должно быть, это старые стенные часы с длинным маятником, на конце которого тонкий жестяной круг, наверняка немного покривившийся. Иногда равномерно качающийся маятник словно запинается, и жестяной круг слегка вздрагивает. Эти перебои повторяются регулярно, и они тоже однообразны.

Мы слышим дыхание спящих. Здесь, должно быть, спят несколько человек. Они дышат несогласно, вперебой: один вдруг словно замолкает — другой дышит громче, один словно запинается вместе с часами — другой торопится; в эту смесь звуков вдруг врывается чье-то более мощное дыхание, как новая глава повести о сне.

Часы тоже глубоко вздыхают, и в них что-то трещит. Кажется, что после этого их тиканье становится более приглушенным. Один из спящих пошевелился, и его одеяло зашелестело, деревянная кровать скрипнула.

В часах снова затрещало, раздались два быстрых металлических удара — раз, два, и тотчас вслед за боем дважды глухо прокуковала кукушка. Спящий опять пошевелился. Слышно, как он приподнялся на постели и откинул одеяло. Вот он задел ногой спинку кровати, стукнул тяжелыми шлепанцами, сунул в них ноги, встал и сделал несколько осторожных шагов. Потом остановился, шаря по какой-то деревянной поверхности; в руке у него что-то зашуршало, явно спички.

Несколько раз он чиркает спичкой, несколько раз возникает фосфорная вспышка, снова чирканье, потрескивает дерево, человек бормочет что-то, опять чиркает. Наконец появляется огонек и освещает фигуру в ночной рубашке. Огонек гаснет, но костлявая старческая рука уже зажгла наполненную маслом и водой коптилку с черным фитильком, плавающим на пробке. Огонек замерцал, как крохотная звездочка. Спичка полетела на пол, звездочка стала понемногу разгораться. Над ней стоит старуха в рубашке, спросонья протирает глаза и зевает.